Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это мой декабрь.
Это мой дом, покрытый снегом.
Это мой декабрь.
Это я совершенно один.
И я
Хочу только, чтобы исчезло чувство, будто я что-то
потерял.
И я
Отрекаюсь от своих слов, заставивших вас почувствовать то, что чувствую я.
И я
Хочу только, чтобы исчезло чувство, будто я что-то
потерял.
И я
Отрекаюсь от всего, что сказал.
И я отрекаюсь от всего,
Чтобы найти свой дом.
Отрекаюсь от всего,
Чтобы найти понимание…
Да. Иногда такое случается. Наноклетки в голове дают сбой, электронная чихуахуа тявкает каким-то металлическим голосом, валится на бок, и из ушей медленно начинает подниматься черная струйка дыма.
– Черт! – говорит Бони, поворачивая голову и томно вглядываясь в контуры дымящегося животного. – По-моему, твоя собака сдохла.
– Что? – спрашивает Хэнзард снизу.
– Я говорю… – Бони отрывает его от своих бедер и, держа за волосы, поворачивает его голову в сторону собаки. – Твой чихуахуа издох.
– Как издох? – Хэнзард ползет на четвереньках к питомцу, принюхивается, крутит в руках, как испорченный будильник. – И правда издох, – говорит он.
Бони лежит на кровати, плотно сдвинув ноги и прикрыв руками обнаженную грудь.
– Мы должны его похоронить, – говорит Хэнзард.
– Как похоронить? – кривится она. – Это же почти как тостер. Ты что, собираешься хоронить каждый сломавшийся тостер?
– Это не тостер, – обижается Хэнзард. Он стоит на коленях и гладит сломанного питомца. – В магазине говорили, что они не ломаются. Почти никогда не ломаются… – он хмурится, вспоминая, сохранил ли гарантийный талон.
– Какого черта ты не заведешь живого щенка? – спрашивает Бони.
– Я же говорил.
– Я не помню.
– У меня аллергия.
– Тогда заведи кошку… Живую…
– И на кошек у меня аллергия.
– Черт, а еще говорят, что на правительство работают только лучшие из нас! – Бони встает с кровати, забирает из рук Хэнзарда электронного чихуахуа и выбрасывает в мусоропровод. – Вот и все. И никаких душевных терзаний, – говорит она, возвращаясь в кровать. – Теперь иди ко мне и давай продолжим.
* * *
Рабочий день начинается в девять, но никто не приходит вовремя. Никогда не приходит. Хэнзард поднимается на лифте. Многоэтажный дом протыкает небо. Частная квартира с месячной платой ниже среднего. Деревянная дверь. Женщина с рыжими волосами…
– Кто вы? – спрашивает она Хэнзарда.
Он смотрит на нее, спрашивает, как ее зовут, и говорит, что у него есть ордер на обыск в ее квартире. Она возмущается, кричит, что ничего не делала.
– Это всего лишь формальность, – говорит Хэнзард. Он проходит в квартиру. – Вы живете одна?
– Да.
– Понятно, – Хэнзард достает блокнот и делает какую-то пометку. – Могу я узнать, где вы находились семнадцатого ноября с восьми до одиннадцати вечера?
– Этого года? – спрашивает женщина, глупо хлопая глазами.
– Послушайте, Анна, – тяжело вздыхает Хэнзард. – Я совершенно ни в чем не обвиняю вас. Я вообще никого не обвиняю, пока не заручусь неоспоримыми фактами, – он достает фотографию. – Знакома вам эта женщина?
– Нет, – говорит Анна.
– Это жена вашего любовника, – помогает Хэнзард.
– Так он женат?! – возмущается она, и щеки ее предательски краснеют.
* * *
Наручники жмут так сильно, что Олег уже не чувствует пальцев. Свет. Какой-то идиот направил лампу ему в лицо и допрашивает, допрашивает, допрашивает…
– Хватит! – кричит Олег.
– Когда вы в последний раз видели свою жену? – не унимается агент Раш. – Почему во время войны вы публиковали ее статьи под своим именем? В каких отношениях вы находились с ее любовником?
От всех этих вопросов вены на висках вздуваются и голова начинает пульсировать. Хочется сжать ее руками, но руки сцеплены наручниками за спинкой стула, на котором сидит Олег.
– Пожалуйста, хватит, – умоляет он.
Раш смолкает. Тишина ласкает уши. Агент закуривает, и Олег просит у него сигарету.
– Если только вы намерены отвечать на вопросы, – говорит Раш.
– Намерен, – говорит Олег и думает о том, что если даже у него не будет ответов, то он их выдумает. Да он даже душу дьяволу продаст, лишь бы выйти отсюда.
* * *
Таксист уснул за рулем, и аэрокэб врезался в крышу недостроенной закусочной. Недовольный клиент звонит снова и снова диспетчеру, жалуясь на задержку, а пожарные и коммунальные службы убирают обломки аэрокэба с проезжей части. Диана стоит возле окна, и огонь, пожирающий крышу закусочной, пылает в ее глазах.
– Почему я должна находиться здесь? – спрашивает она Нину.
– Потому что ты хочешь находиться здесь.
– Я хочу находиться возле своей хозяйки.
– У тебя нет хозяйки.
– У каждого копира есть хозяин.
– Ты не копир.
– Я копир, – Диана оборачивается и смотрит на Нину. – Вы должны вернуть меня, если не собираетесь использовать.
– Заткнись! – говорит Нина, закуривает сигарету и бросает пачку к ногам Дианы. – На вот, покури и помолчи. Так будет лучше.
За окном слышатся звуки сирен. Пожарные вызвали дополнительную машину, и теперь она спускается с неба, заливая горящую крышу закусочной белой пеной. Кто-то стучит в дверь, отбивая заранее оговоренную дробь.
– У меня есть две новости, – говорит Сергей, выкладывая еду из пакетов на стол. – Первая плохая – нас ищут. Вторая хорошая – если нас ищут, значит, мы на правильном пути.
Он смотрит на Нину. Она улыбается ему. Диана смотрит на них и спрашивает, с кем она должна будет спать в эту ночь?
– Ни с кем! – говорят ей в один голос Сергей и Нина. И уже более спокойно: – Теперь ты никому ничего не должна.
– Понимаю, – говорит Диана. – Шмидт тоже не хотел, чтобы я спала с кем-то кроме него.
* * *
Все кажется каким-то безумным сном. Анна едет в служебной машине Хэнзарда и уже почти ненавидит Олега. Это все из-за него. Это он во всем виноват!
– Дайте мне пару минут, – говорит Хэнзард, паркуясь возле зоомагазина. Он выходит из машины, оставляя ключи в замке зажигания. – Если, когда я вернусь, вас здесь не будет, то это лишь усугубит вашу вину, – говорит он. – Даже больше. Докажет ее.