В 1950-е политические принципы Владимира Ленина пользовались большой популярностью в некоторых районах Лондона. И хотя я был истинным пролетарием, вписаться в эту труппу мне стоило большого труда. Одним из принципов Театральной школы Литлвуд был отказ от индивидуальности в пользу ансамбля, а я, хоть и пытался умерить свою индивидуальность, все равно, по мнению Джоан, делал это недостаточно рьяно.

— Стоп! — заявила она сразу, как только я вышел на сцену на первой же репетиции. — Что ты делаешь?

— Репетирую, — ответил я, теряясь в догадках, что сделал не так.

— Это групповой театр, Майкл, — ответила она. — Уйди со сцены. И зайди снова.

Я ушел и снова вышел, стараясь на этот раз сделать это менее индивидуалистично.

— Нет! — прокричала Джоан, стоило мне выйти из-за кулис. — Я этого не потерплю!

— Чего не потерпите? — спросил я.

Джоан была первой коммунисткой, которую я встретил со времен войны в Корее, и мне пришлось напомнить себе, что ситуация изменилась и здесь коммунистов убивать не надо.

— Вот эта твоя звездность, Майкл. Не надо так.

После первого же спектакля она меня выгнала.

— Проваливай в Вест-Энд, — бросила она. — Ты никогда не станешь актером. Тебе светит лишь стать звездой.

В ее устах это звучало как проклятье, но мне понравилось. Впервые в жизни кто-то назвал меня звездой, пусть даже для этого кого-то «звезда» было ругательным словом, обозначавшим принадлежность к грязному капиталистическому миру.

Но даже за очень короткое время, проведенное в театральной компании Джоан Литлвуд — прежде чем меня успели выгнать оттуда, — Джоан смогла обучить меня двум важным особенностям метода Станиславского, которые стали важнейшей частью моего актерского ремесла.

Это техника «сенсорной памяти», когда актер вспоминает реально пережитый им опыт с целью добыть из памяти нужную эмоцию, когда это необходимо. А еще Джоан сказала мне: «На репетициях мы работаем; на спектаклях — расслабляемся». Она имела в виду, что, когда дело доходит до выступления, актер уже должен быть настолько хорошо знаком с ролью, чтобы играть ее без всяких усилий. (Подробнее об этом — в главе 6.) Вклад Джоан в развитие британского рабочего театра неоценим, и я очень уважаю ее. Я также бесконечно благодарен ей за участие в моем профессиональном образовании.

К сожалению, когда я стал все меньше играть в театре и больше — в кино, я понял, что придется переучиваться и фактически начинать с нуля. Мне пришлось заново учиться говорить, так как после многих лет работы в театре я приучился вопить, как аварийная сирена, чтобы даже люди на галерке меня слышали. Кроме того, заученные слова на съемочной площадке почему-то забывались гораздо легче, чем на сцене и даже в телестудии. В кино не было репетиций для актеров с акцентом на раскрытие персонажа; никаких предварительных чтений, обсуждений мотиваций и отношений между героями. Никто не импровизировал и не пробовал разные подходы к одной сцене. Вместо этого все время съедали технические нюансы, попытки подстроиться под сложное и непонятное студийное оборудование, и это ужасно действовало мне на нервы — порой хотелось кричать.

В моей дебютной картине «Гора в Корее» у меня было восемь строк текста. Мы снимали по одной строчке в неделю. Каждую неделю повторялось одно и то же: первый ассистент режиссера выкрикивал: «Тихо!», потом: «Съемка!», операторы включали камеры, звукорежиссер выкрикивал: «Внимание!», его ассистент: «Приготовились!», парень с хлопушкой подбегал к нам, хлопал и убегал из кадра; затем режиссер Джулиан Эмис выкрикивал: «Мотор!» — и только тогда я начинал говорить. К тому моменту я пребывал в настолько нервозном состоянии и так боялся забыть свою единственную несчастную реплику, что, естественно, ее забывал. Тогда режиссер выкрикивал: «Стоп!», а его ассистент говорил: «Еще один дубль, не расходимся». Режиссер просил ассистентку напомнить мне текст, и все смотрели на меня с нескрываемым — или плохо скрываемым — отвращением. После чего ассистент кричал: «Тихо!» — и все начиналось заново. Во второй раз, даже если мне и удавалось вспомнить реплику, я играл ужасно.

Неудачи неизбежны — будьте к ним готовы

Я мог бы вернуться в театр, где уже не считался бы жалким новичком. Но вместо этого согласился сняться еще в нескольких десятках эпизодических ролей с одной репликой и постепенно стал играть лучше.

В фильме «День, когда загорелась земля» (1961) — классической британской картине об апокалипсисе — главную роль исполнил Эдди Джадд, а я сыграл полицейского. В мои задачи входило регулировать движение, направлять машины в одну сторону, а грузовики — в другую и произнести одну реплику. Задача довольно сложная: еще несколько лет назад я бы от страха готов был сквозь землю провалиться, пытаясь осуществить все эти действия на камеру. Но теперь я уже не был неопытным новичком и не сомневался: у меня получится.

— Тихо.

— Съемка!

— Внимание.

— Приготовились.

— Мотор!

Включились камеры, поехали машины и грузовики, и тут полицейский шлем сдвинулся мне на глаза и закрыл обзор; одновременно отключился мой мозг. Я не видел ничего вокруг себя и начисто забыл свою реплику.

Но этот урок не о головных уборах. (Или не только о них. Впрочем, запомните: головные уборы не должны отвлекать вас от цели.) Он о ценности опыта, даже если это унизительный опыт (особенно если опыт унизительный). Съемки в фильме «День, когда загорелась земля» стали моим позором. Представьте, режиссер сказал мне те самые слова, которые, как мне казалось, произносят только в кино: «Ты никогда больше не будешь работать в этой индустрии, сынок». Он оказался неправ: после этого мне довелось поработать в киноиндустрии еще парочку раз, но я стал аккуратнее с головными уборами.

В «Зулусах» другой предмет гардероба испортил все дело — рубашка. В одной драматичной сцене мне нужно было взобраться на горящую крышу здания и спрыгнуть с нее, в то время как со всех сторон меня окружали полчища зулусов. Сцена была важная, с участием команды каскадеров и нескольких сотен статистов; использовалась специальная система пожарной безопасности. Огонь должен был гореть именно так, а не иначе. Ветер — дуть в определенную сторону. Подготовка заняла очень много времени. Когда же мы наконец досняли сцену, ассистентка режиссера, следившая за тем, чтобы костюмы, грим и прически актеров от сцены к сцене оставались без изменений, сказала: «Погодите-ка. В предыдущей сцене у Майкла рубашка застегнута на все пуговицы. А сейчас две верхних пуговицы расстегнуты». Я, дурак, расстегнул верхние пуговицы между дублями, не подумав: жара стояла ужасная. Пришло заново все готовить, переустанавливать декорации, зажигать огонь и снимать еще раз.

Я всему учился на ошибках, но никогда не повторял одну и ту же ошибку дважды.

Никогда не прекращайте учиться

Закончив школу, я очень полюбил учиться. Но с некоторыми исключениями. Чем бы вы ни занимались, всегда есть навыки, овладевать которыми не слишком приятно.