Столь же малопонятная ситуация сложилась на море. Флот Тирпица и британский Гранд-Флит стояли порознь: один — недалеко от Бремена, другой — в Скапа-Флоу, у северных берегов Шотландии; оба замерли, опасаясь мин и подводных лодок. Это можно было предвидеть еще до войны. Британцы пытались убедить немцев: обе стороны тратят много денег на корабли, от которых не будет проку. 31 мая, в контексте Вердена, немцы отправились уничтожать британские быстроходные линейные крейсеры, мешавшие нападениям на транспорты, перевозившие войска через Ла-Манш, и рейдам в океан. Благодаря разведке британцы знали о походе. Двум флотам следовало проявлять максимум осторожности, чтобы не нарваться на мины и торпеды. На новейших британских линкорах стояли дизели и такие дальнобойные орудия, что кораблям для дуэли не было особой нужды в том, чтобы видеть друг друга (хотя снаряды, как правило, не достигали целей). Та же история, что и на Западном фронте: силы много, а толку мало. Британцы полагались на устаревшие сигнальные флажки, из-за этого невозможно было разобраться в происходящем вокруг; британский командующий сэр Джон Джеллико старался не совершать ошибок, боясь, что его тут же побьют. Это сражение, Ютландское, длилось всего несколько часов, в нем участвовали сто пятьдесят британских и сто германских кораблей. Соотношение потерь: 14 к 11. Немцы благоразумно отошли. Они в целом выигрывали, поскольку на британских кораблях было меньше брони и герметичных переборок. Однако немцы рассудили, что им лучше уйти: все равно у них не было никаких шансов для ликвидации британского превосходства на море. Германское адмиралтейство остановило свой выбор на подводных лодках. Флот Открытого моря стоял в портах, превратившись в фактор риска, как и сама империя, рухнувшая через два с половиной года под натиском обиженных и пьяных матросов.

2

Британцы не предполагали создавать сухопутные войска, и власти немало удивились огромному числу желающих воевать. А теперь и чрезвычайная ситуация во Франции вызвала потребность в «новых армиях», как их стали называть. В Шантийи было достигнуто согласие о необходимости французско-британского взаимодействия при ведущей роли французов. Новый британский командующий, Дуглас Хейг, предпочел бы наступать во Фландрии, чтобы очистить бельгийское побережье. Но французские и британские армии стыковались возле Амьена, главного города Пикардии на Сомме — местности, где в изобилии растут маки (позже с маками британцы стали ассоциировать погибших на войне).

В наступлении на Сомме отсутствовала особая стратегическая необходимость. Конечно, Хейг думал, что фронт немцев можно прорвать и в прорыв пустить конницу. Но она годилась бы для применения и в любом другом месте, если вообще это было возможным. Германский фронт застыл в одном и том же состоянии с 1914 года, и установился он по господствующим высотам на гребнях холмов. Это давало немцам немаловажное преимущество: артиллерия занимала выгодную позицию, и было меньше шансов, что в дожди земля превратится в непролазную грязь. Хейг должен был взять эти высоты. Британская военная промышленность теперь могла производить тысячи орудий и миллионы снарядов. Главное: предоставлялся шанс провести мощный артобстрел и атаковать противника по фронту двадцать миль, достаточных для того, чтобы пехота не подверглась продольному огню.

Хейг не доверял войскам и полагался на артиллерию. На самом деле довоенного солдата поразило бы обилие техники и материальных средств, но одним количеством не решить задачу такого масштаба. Значительная часть снарядов не взрывалась или не достигала целей, а расчеты не были надлежащим образом обучены. Надежным методом подавления противника стал «ползущий огневой вал» — огневая завеса, двигавшаяся впереди пехоты на расстоянии пятидесяти ярдов и заставлявшая неприятеля прижиматься к земле. Однако для такой техники обстрела требовались средства связи и управления, какими британская армия тогда не располагала. Телефон и радио выходили из строя, почтовые голуби не годились, и огневой вал направляли наблюдатели, пристроившиеся где-нибудь на дереве или высоком здании и являвшие собой хорошую мишень для снайпера. В армии еще только зарождалась военная учеба. В последний момент появился артиллерийский специалист, посланный Хейгом, без каких-либо наставлений, не говоря уж об иностранных руководствах. Да в них, наверное, и не было особого смысла. В британском наставлении под большим секретом сообщалось только, что «точность является новым требованием этой войны». Пехота тоже не была толком обучена. Британцы (как французы в 1914 году) применяли простейшую тактику: шли в атаку плотными длинными цепями с офицерами, вышагивающими впереди. Военная промышленность по-прежнему поставляла шрапнель: она взрывалась в воздухе над траншеями противника, разбрасывая вокруг пули. Это, вероятно, и помогало пробивать проволочные заграждения, но мало беспокоило немцев, теперь уже укрывавшихся в глубоких блиндажах. Не хватало фугасных снарядов, взрывавшихся при или после соприкосновения с какой-либо поверхностью (специальные трубки могли замедлить взрыв на несколько секунд); они гораздо эффективнее разрушали и проволочные заграждения. И конечно же, создавало проблемы неумелое управление движением поездов. Пробка, протянувшаяся на восемнадцать миль (на линии между Амьеном и Абвилем), сохранялась до тех пор, пока на место не прибыл вспыльчивый шотландец и не разогнал всех виновных.

Британцы начали артобстрел 24 июня, когда немцы уже измотались под Верденом. Огонь велся неделю в расчете на то, что все будет разбито и разгромлено. Но четырехсот тяжелых и тысячи полевых орудий оказалось недостаточно для разрушения оборонительной системы глубиной три и протяженностью двадцать миль. Артобстрел оповестил немцев о наступлении и превратил передовые позиции в непроходимое месиво грязи. Немцы на высотах окопались глубоко; укрепления, сооруженные из бетона, сохранились практически невредимыми. Артиллерия уцелела, как и пулеметные гнезда, встретившие ураганным огнем цепи британцев, вышедших из траншей 1 июля во главе с офицерами, пинавшими футбольные мячи для моральной поддержки. На военных мемориалах в Итоне, Оксфорде, Кембридже и Эдинбурге высечено множество имен (к чести Нью-Колледжа в Оксфорде и Тринити в Кембридже, они включили имена немцев и венгров, учившихся до войны в этих университетах и погибших в битве на Сомме). В тот день пало двадцать тысяч британцев — самые страшные потери за всю военную историю Британии. Еще тридцать семь тысяч раненых и пропавших без вести, и практически никаких завоеваний; лишь на правом фланге, у Мамеца, британцы взяли участок германской передовой линии, и больше ничего. Французы, на юго-востоке, прорвали весь фронт и вышли на вторую линию, но они использовали намного больше орудий на одну милю фронта и уже многому научились у Вердена.

Прорыв, как его представлял себе Хейг, стал невозможен из-за недостаточной огневой мощи, хотя, конечно, были и другие причины. Необходимость заставила его с июля по ноябрь проводить локальные хорошо подготовленные операции с ограниченными целями, и он добивался небольших успехов то там, то здесь. Четырнадцатого июля, например, южноафриканцы совершили прорыв на узком участке фронта, но конница не сумела им воспользоваться. На первой фазе — в июле и августе — проводились узколокальные, нескоординированные операции, привлекавшие внимание вражеской артиллерии: потери были большие, а достижений почти никаких. Правда, действия британцев серьезно встревожили немцев: между 2 июля и серединой сентября было выпущено семь миллионов снарядов (в германских полковых историях описываются страсти Materialschlacht — «войны машин»). Посередине сражения немцы получили приказ вернуть каждую пядь потерянной территории независимо от тактической целесообразности. В результате оборона им обходилась еще большей кровью.