По привычке я потянулась за телефоном к заднему карману, но похитители, конечно, избавились от него.

Папа всегда предупреждал меня об опасностях нашей жизни, но ни он, ни я никогда не думали, что мы по-настоящему столкнемся с этим. Что меня на самом деле похитят.

Меня затрясло. Это было похоже на кошмар.

Я не знала, сколько было времени. Видимо, я потеряла часы, как и одну из своих туфель, но прошло минимум несколько часов после моего похищения. Мысль о том, что я была без сознания столько времени, вызвала ледяную дрожь по всему телу и заставила задуматься, что делали собаки все это время.

Отец наверняка уже узнал о случившимся. Мне было интересно, сообщил ли он маме. Он предпочитал утаивать от нас с ней некоторые мрачные моменты своей работы, но мы не были глупыми и знали больше, чем он думал. И все же я хотела, чтобы был способ скрыть эту новость от мамы. Если она узнает, это ее сломает. Мама не была создана для мира мафиози.

А что касается Амо? Наверняка он сделает нечто особенно глупое, еще более глупое, чем обычно. Я улыбнулась, но вскоре мои глаза наполнились слезами. Я быстро заморгала, отгоняя их. Я не заплачу. Вместо этого я упорно смотрела на лес, окружающий территорию, пытаясь уловить звуки дороги или людей. Но, кроме редкого пения птиц, прощающихся с заходящим солнцем, и шелеста деревьев, я ничего не услышала – ничего, кроме шума, раздававшегося из клуба.

Наступила ночь, и пение птиц стихло. Гул, доносящийся с байкерской вечеринки, становился громче, и время от времени к нему добавлялся звук бьющегося стекла. Мной овладела усталость, больше эмоциональная, чем физическая, но столь же сильная. Но я не засну до тех пор, пока мое тело окончательно не устанет. Не с этими животными – собаками и байкерами – рядом.

Захрустела галька. Я напряглась и выпрямилась. Парень лет двадцати, спотыкаясь, направлялся ко мне. Он был пьян и даже не мог идти ровно, но его взгляд был устремлен прямо на меня. Он врезался в решетку, затем вцепился в нее, прислонившись лбом к щели между прутьев, словно хотел пролезть через них. Мои глаза метнулись к двери, которая была заперта. Но что, если у него имелись ключи?

Он широко улыбнулся мне.

– Вот она, здес-с-сь, – прошипел он, как змея. – Прекрасная принцесса. – Он раздевал меня жадными, полузакрытыми глазами.

Мои руки задрожали еще сильнее, и я вцепилась в колени. Взгляд парня метнулся к двери клетки. Я молилась, чтобы у него не было ключей. Возможно, он достаточно напился, чтобы я смогла справиться с ним и убежать, а может, нет, но он однозначно был сильнее меня. Шатаясь, он подошел к двери и дернул ее, сначала слабо, потом сильнее. Я вздохнула с облегчением, когда его яростная тряска решетки ни к чему не привела.

– Жаль. Возможно, в следующий раз, – сказал он, глупо усмехнувшись. Затем начал расстегивать ремень. Ему потребовалось две попытки, чтобы расстегнуть ширинку, и я с отвращением отвернулась. Он собирался дрочить у меня на глазах?

Но вскоре звук жидкости, ударяющейся о стенку будки, эхом раздался в тишине. Несколько теплых капель попали мне на руку, и я издала крик отвращения, еще сильнее прижимаясь к стене.

– Ты – животное!

Раздались шаги.

– Денвер, ты мудак! – прокричал Мэддокс и толкнул мужчину в грудь так сильно, что тот упал и рассмеялся спьяну, а затем замолчал.

Мэддокс был в своих мешковатых джинсах с низкой посадкой, но без футболки, шнурки его ботинок тащились по земле. В мягком свете крыльца я рассмотрела несколько татуировок на его груди, и одна из них была с изображением черепа, извергающего пламя. Тени подчеркивали рельеф его мускулистого пресса вплоть до косых мышц внизу живота.

– Черт, – прорычал Мэддокс и пнул неподвижного Денвера, чья голова склонилась вбок. – Этот мудак вырубился и обоссал все вокруг себя. – Он повернулся ко мне, прищурив глаза. – Ты в порядке?

– Тебе-то какое дело? Ты запер меня в собачьей конуре. – Мой голос стал гнусавым, я боролась со слезами. Держа руку подальше от себя, я думала, как мне избавиться от мочи. От одной мысли об этом желудок сжался.

– Не знаю, – холодно ответил Мэддокс и развернулся, чтобы уйти. – Спокойной ночи.

– Он помочился на будку, и его моча попала на мою руку, – поспешила сказать я, ненавидя жалобные нотки в своем голосе. Я никогда не была в таком отчаянии, по крайней мере не перед незнакомцами.

– Безмозглый придурок, – рявкнул Мэддокс на своего приятеля-байкера, который определенно его не слышал, а после сказал мне: – Я принесу полотенце.

Он развернулся и зашагал по усыпанной галькой дорожке, ведущей к клубу.

Я перевела взгляд на отключившегося парня, он не шевелился. Спустя несколько минут вернулся Мэддокс с полотенцем в руках. Он протянул его мне через решетку. Я спрыгнула с будки, убедившись, что не приземлюсь в лужу мочи, и схватила полотенце. Оно было холодным и мокрым. Я понюхала его, не доверяя никому здесь, но уловила лишь слабый намек на моющее средство.

– Это вода и мыло, или ты ожидала, что я дам тебе полотенце, пропитанное мочой? – сказал Мэддокс. Он и вправду казался оскорбленным. Какое право он имел обижаться? Разве это он был заперт в конуре?

Я вытерла руки, бормоча.

– Откуда мне знать? Этот парень захотел помочиться на меня, и ты, наверняка, считаешь, что я этого заслуживаю, потому что я дочь своего отца.

Папа вызывал ненависть у многих людей, и ко мне относились так же, просто потому что я была его плотью и кровью. Власть отца защищала меня от жестокости людей, их страх всегда был больше неприязни. Теперь я осталась без защиты.

– Нет. То, что ты пленница, не значит, что с тобой надо обращаться как с грязью.

Я продолжала вытирать руки полотенцем, но вонь мочи от пола конуры забила нос, поэтому я все еще чувствовала себя грязной.

– Значит, собачья клетка – это твой способ не обращаться со мной как с грязью?

– Это было решение клуба.

Я с любопытством склонила голову.

– И где бы ты меня держал?

– У нас в подвале.

– Звучит роскошно. – Я протянула полотенце.

Мэддокс покачал головой, посмотрев на меня так, что это показалось мне чем-то личным.

– Оставь себе.

Я кивнула, затем обошла лужу мочи и забралась обратно на будку.

– Я попрошу кого-нибудь убраться тут утром, ну, или днем, в зависимости от того, когда все протрезвеют. – У него был едва заметный акцент, нетипичный для людей из этих мест, и я не могла понять, откуда он родом, но определенно с юга.

– Ты же понимаешь, что моему отцу не составило бы труда разобраться с вами, если бы он напал сейчас.

– Так и есть, но твой старик не имеет ни малейшего представления, где ты находишься. Мы только недавно переехали в это место.

– И где же мы? – небрежно спросила я.

Мэддокс внимательно и медленно разглядывал меня, его лицо расплылось в улыбке, показывая ямочку на правой щеке.

– Почему-то я думаю, что будет ошибкой рассказывать тебе слишком много.

– Мэддокс! – позвал высокий женский голос.

Мэддокс вздохнул, глядя на окно, откуда голая девушка махала ему рукой.

– Твоя девушка ждет, когда ты развлечешь ее, – пробормотала я.

– Она не моя девушка, но я должен идти, – сказал Мэддокс. Затем поднял парня, валяющегося на земле, и понес его.

Как