А Ришелье и Оливарес двигались по пути к неизбежному конфликту. Испанский министр желал достичь былого могущества своего государства в XVI веке. Английский испанист Дж. Эллиот точно подметил, что «испанское вмешательство в имперские дела не может быть объяснено недостатком в деньгах, напротив – оно свершилась вопреки ему». Оба первых министра постоянно затевали каверзы друг против друга, но в то же время при случае часто выражали свое восхищение талантами противника.

Как раз в это время – весной 1635 года – Джулио обретает искорку надежды на пусть небольшой, но все же успех своей миссии. Ему не очень-то хотелось терять даже малую частичку благоволения Урбана VIII. Мазарини почувствовал колебания в дипломатической сфере: император был не прочь начать переговоры. Хотя между Фердинандом и Оливаресом существовали разногласия, в данной ситуации оба хотели оттянуть развязку нового витка войны. Оливарес через венских дипломатов давал понять, что предлагает решить спорные с Францией вопросы путем трехсторонних переговоров. Поэтому папский нунций снова начинает дипломатическую игру с Ришелье, которая нравилась им обоим и велась в весьма изящных выражениях. Джулио, как бы между прочим, замечал: «Его Святейшество… будет обожать долгожданный мир, как даму своего сердца».

Все же Ришелье отверг компромисс Мадрида и не воспринял всерьез предложения венского двора, который, как он знал, поет сейчас под дудку Оливареса. Испания золота не жалела и надеялась на успех переговоров. Еще 22 марта Мазарини писал в Рим: «Я не вижу сейчас кардинала каждый день, он весь в делах и заботах. Но мне кажется, он все более склоняется к идее мира. Говоря со мной, он выразил сожаление по поводу того, что он более храбр, чем разумен».

Напрасные ожидания! Четыре дня спустя все изменилось. Оливарес, видя дипломатическую активность Франции, пришел к выводу, что время работает против него. Он решил предварить действия Парижа в поиске удобного момента для нанесения первого удара. Без официального объявления войны 26 марта испанские войска вошли в Трир, взяли в плен союзника Франции трирского курфюрста и тем самым нарушили зыбкое политическое и религиозное равновесие в Германии. Так начался последний этап Тридцатилетней войны.

19 мая 1635 года Франция объявила войну Испании и стала теперь на деле главой антигабсбургской коалиции. Но записки Ришелье показывают, насколько сложно было ему принять решение о вступлении в войну. В принципе (и папа римский, и Джулио Мазарини были осведомлены об этом) Франция не была готова к войне в должной степени. Записка кардинала королю от 5 июня 1635 года, в которой изложены все «за» и «против» начала военных действий, очень хорошо показывает, что Ришелье прежде всего предполагал вступление в войну с Испанией. К этому времени французы одержали победу под Авеном, а 3 июня войска маршалов Шатийона и Брезе объединились с войсками статхаудера Республики Соединенных провинций принца Оранского. Людовик XIII пребывал в состоянии меланхолии, причиной которой была болезнь, и не решался на открытые военные действия. Ришелье же настоятельно советовал королю преодолеть меланхолию, поскольку разум требует его решимости находиться во главе армии, что должно обеспечить победу.

Оливарес прекрасно понимал, что война, идущая на два фронта – против Нидерландов и Франции, – станет непосильным бременем для одной Испании и поэтому настойчиво требовал от Вены активного участия. Но до конца года Фердинанд II уклонялся от активной поддержки Мадрида. Поэтому чаша весов на театре военных действий пока оставалась незыблемой.

А что же Джулио? Как оценили его миссию? Объявив Мазарини предателем на службе Ришелье, Оливарес требовал от папы его срочного отзыва в Рим. Но на Урбана VIII не так-то легко было давить. И блестящий красавец монсеньор, сделавший себе особое реноме благодаря компромиссному и умелому обхождению с первым министром Франции, летом 1636 года вернулся только лишь в Авиньон.

Вернулся с множеством впечатлений за плечами и солидным политическим багажом. Часто бывая при французском дворе, он приобрел не только благоволение первого министра Франции, но и Людовика XIII, его жены и ближайшего окружения, а также «серого кардинала» – отца Жозефа, бывшего противником вступления Франции в войну. Забыть чрезвычайного нунция папы в Париже уже никак не могли.

Со своей стороны, Францию Джулио навсегда оставил в своей памяти. И не только. Именно с этого времени папский дипломат становится тайным агентом французского правительства в Риме. Собственно, римский понтифик об этом догадывался и даже знал.

Вместе с тем Джулио очень боялся потерять расположение Антонио Барберини – свою основную опору в Риме. В этом он даже признавался Ришелье, беседуя с ним в начале 1636 года. Он говорил, что наверняка потерял поддержку всего клана Барберини, а не только римского папы, и что «их расположение очень важно для меня, ненавидимого испанцами и австрийцами». Далее хитрый итальянец замечал: «Могу ли я без чьей-либо поддержки быть хорошо принятым во Франции, где ситуация меняется день ото дня?»

Ришелье ответил утвердительно.

Именно кардинал Антонио приказал Мазарини в ноябре 1636 года вернуться в Рим. Перед своим прибытием в Вечный город Джулио рискнул посетить Антонио в Чивита-Век-киа, где кардинал находился вместе со своим флотом. И не прогадал. Барберини был рад вновь увидеть Джулио – давно его никто не развлекал умными и веселыми беседами. Мазарини был встречен со словами утешения. Он пробыл в Чивита-Веккиа целый месяц, в течение которого вместе с Антонио Барберини обсуждал планы на будущее.

Будущий правитель Франции никогда не забывал добрый нрав и поддержку своего заботливого «падроне» кардинала Антонио. Когда тот попал в опалу, Мазарини обеспечил ему доходы с ряда церковных земель во Франции. Джулио всегда помнил тех, кто делал ему добро, равно как и тех, кто причинял ему зло.

«Ищите женщину!» – нередко любят говорить французы. Как видно, не зря. Более всего помогла Джулио Мазарини достичь вершины карьеры его любовь.

Из покинутой страны Джулио Мазарини увез с собой образ женщины, которую полюбил. Пожалуй, настолько серьезно это произошло впервые. Он с ранней юности пользовался успехом у прекрасной половины человечества, любил многих женщин, но ни одна из них не достойна внимания историка-биографа. Настоящая любовь к нему пришла зрелой и самой блестящей – дамой сердца и владычицей его дум стала французская королева Анна Австрийская.

Впервые Джулио был представлен королеве Франции во время своей второй поездки в Париж в апреле 1632 года. Он пробыл во французской столице всего шесть недель и встречался с королевой лишь один раз. Этого оказалось достаточно для возникновения взаимной симпатии. Манеры и ум папского дипломата, а также умело им преподнесенные ее любимые перчатки и духи привлекли внимание Анны Австрийской. «Вам понравился Мазарини, – язвительно заметил ей тогда Ришелье, – он очень похож на Бекингема». Действительно, молодой Мазарини выглядел соблазнительным и элегантным кавалером. На изящном трехцветном карандашном рисунке Даниэля Дюмонтье 1632 года он запечатлен красивым человеком с длинными локонами, черными глазами с поволокой, по моде ухоженными усами и бородкой, при шпаге, одетым в дорогие сапоги, камзол и кружева. Безусловно, Джулио произвел должное впечатление не только на королеву, но и на Людовика XIII, его министров и весь французский двор.