– То, что в советские времена именовалось «прикладными институтами»?

– Конечно… Все усугубляется тем, что нет сегодня промышленности, которая реально нуждалась бы в научных достижениях. Реформаторы считают, что науку надо разделить на две части – «академическую» и «всю остальную». Формально сделать это, конечно же, можно, но не следует ожидать от науки в этом случае существенной отдачи, так как при таком делении можно только использовать уже известные результаты, а новое получать практически очень трудно. Почему-то введено в обиход утверждение, что наука должна сама зарабатывать для себя деньги. Но в наших условиях «зарабатывать деньги» – это немедленно забросить не только фундаментальную, но и оригинальную прикладную науку! Кстати, многие олигархи и банкиры – это бывшие научные работники.

– И в Курчатовском научном центре такая же ситуация?

– Исключений нет… Для поддержания нашей науки нужен системный подход, и он должен отвечать интересам как ученых, так и научных центров. Задача это непростая, но решать ее необходимо.

– Пока не поздно…

– Согласен.

– Мне кажется, наша наука будет жить до тех пор, пока существуют в ней научные школы. А в их основе, как известно, семинары. У вас они проходят каждую неделю. Вы до сих пор получаете от них удовольствие?

– Самое главное в науке – это любопытство. Важно его не потерять. Пока мне все интересно, и поэтому каждую неделю я веду семинары. Причем веду их весьма агрессивно…

– Агрессивно?

– Задаю вопросы, прошу объяснить что-то, доказать… На Западе обычно на семинарах все внимательно выслушивают докладчика, не перебивают его. Это своеобразное научное шоу, во время которого ученый демонстрирует главным образом себя самого. Я же считаю, что семинар – это прежде всего школа, заниматься в которой очень интересно. У меня бывает два типа семинаров. Один – для сотрудников и аспирантов теоретического отдела. В нем участвует около двадцати сотрудников. Но если тема доклада интересна и для экспериментаторов, то я устраиваю общий семинар. На него приходит более пятидесяти человек.

– Я бывал на семинарах у Капицы и Тимофеева-Ресовского. Там случались доклады, не имеющие отношения к физике и биологии. Размышляли, к примеру, о политике, об искусстве. А у вас такое есть?

– Были и философские семинары, и политические. К нам в институт приезжали многие знаменитые люди. По искусству семинары я не вел. Однако многие знают мою любовь к современной живописи, а потому в неформальной обстановке, естественно, дискуссии возникают постоянно. Что же касается политических семинаров, то они как-то постепенно «угасли». Это произошло вскоре после перестройки. Слишком много политики стало в нашей жизни, а потому семинары уже не требовались. Хотя сейчас некоторые сотрудники считают, что пора их возрождать.

– Сейчас что вас интересует в науке?

– Многое. Но есть несколько проблем, которые волнуют меня особо…

Из официальных материалов: «В последние годы основные научные интересы Ю. М. Кагана связаны с проблемой Бозе-конденсации и сверхтекучести в макроскопических квантовых системах, образованных ультрахолодными газами. Ю. М. Каган и его ученики внесли громадный вклад в становление этой бурно развивающейся во всем мире области исследований…

В большом цикле работ Ю. М. Кагана в этой области следует выделить предсказание эффекта подавления в Бозе-конденсате неупругих процессов.

Экспериментальное обнаружение этого эффекта в газе щелочных металлов в США было использовано как доказательство сформирования когерентных корреляций внутри конденсата… Большой цикл работ Ю. М. Кагана посвящен кинетике формирования Бозе-конденсата и сверхтекучести из первоначально чисто классического газа – одной из наиболее интересных проблем в этой области».

– Меня так и подмывает порасспрашивать о Бозе-конденсации, но делать этого я не буду, потому что даже не все физики смогут понять, о чем идет речь. Я сразу подойду к финалу: что нам даст эта работа, когда в ней будет поставлена точка?

– Это явление предсказал Эйнштейн… Пожалуй, на этом и остановлюсь. Если у кого-то появится желание более подробно прикоснуться к этой проблеме, то в специальной и научно-популярной литературе можно найти ее описание. Хочу в заключении подчеркнуть, что в целом ряде областей мы стоим на пороге очередной технической революции, и она вновь приходит к нам с новыми открытиями в физике.

«Точкой отсчета» для очень многих направлений в современной науке и технике можно считать 24 марта 1947 года, когда состоялся Научно-технический совет Первого главного управления при Совете Министров СССР. На нем рассматривалась перспектива использования тепла ядерных реакций для энергосиловых установок. Через несколько дней руководители ПГУ, в том числе и И. В. Курчатов, информировали Л. П. Берию о тех выводах, которые были сделаны на этом заседании. В частности, они сообщали руководителю «Атомного проекта СССР», что «расщепление одного килограмма А-95, А-93 или Z-продукта сопровождается выделением тепла, соответствующего сгоранию приблизительно 2000 тонн нефти…

Эти особенности позволяют использовать чистое или обогащенное вещество для создания авиационных реактивных двигателей дальнего действия и мощных установок для подводных и надводных кораблей с практически беспредельным радиусом плавания и неограниченным временем полного подводного хода…»

Напоминаю, шел 1947 год, работы по атомной проблеме только разворачивались, еще не был построен первый промышленный реактор, а ученые рекомендуют заняться атомным самолетом, лодками и кораблями… Фантастика!

И. В. Сталин, которому Берия доложил о предложении ученых, распорядился все силы сосредоточить на создании атомной бомбы, а «всем прочим займемся потом…»

Академик Николай Николаевич Пономарев-Степной пришел в Институт атомной энергии (это была Лаборатория № 2, а затем Лаборатория измерительных приборов) как раз тогда, когда пришла пора заниматься не только бомбой.

Я спросил его:

– Что вы заканчивали?

– Я учился в Московском энергетическом институте… Здесь был организован физико-энергетический факультет, который готовил специалистов для «Атомного проекта». Нам читали лекции работники Курчатовского института. Именно туда меня и направили на подготовку диплома. Мне сказали: «Пойдете к Бороде». Что это? Не понимаю… Была названа фамилия «Курчатов». Но мне это ничего не говорило… Долго ехали от «Сокола», потом нас тщательно проверили в отделе кадров, и наконец мы попали на территорию, которая тщательно охранялась… Это было осенью 1951 года.

– Значит, вы здесь почти с самого начала… Следовательно, знаете все… Я имею в виду не оружие, а мирные направления использования атомной энергии?