Рано поутру на следующий день после нашего разговора с Сигтригром, с больной из-за обильных возлияний головой, я выехал со своими пятью спутниками из города. Мы поскакали на юг, но, как только стены Эофервика скрылись из виду, свернули на восток и тем же вечером нашли «Сперхафок» с его командой из сорока воинов, стоявший на якоре во время отлива. На следующее утро я отослал шестерых отвести коней в Беббанбург, с остальными же вышел в море.

Этельхельму донесут, что я побывал в Эофервике и покинул город через южные ворота. Наверняка он решит, что я направился в Мерсию к Этельстану, но озадачится, почему со мной всего пять человек. Я хотел, чтобы он нервничал и искал везде, где меня нет.

Своими планами я не поделился ни с кем: ни с Эдит, ни с сыном, ни даже с Финаном. Эдит и Финан ожидали моей поездки на юг после смерти Эдуарда. Но король был еще жив, а я вдруг уже поспешно засобирался.

— Что сказал тебе священник? — поинтересовался Финан, пока «Сперхафок» шел вдоль берега под летним ветром.

— Что мне нужно ехать на юг.

— И когда мы туда доберемся, что будем делать?

— Хотел бы я сам знать.

Ирландец рассмеялся:

— Мы, сорок человек, пойдем войной на Уэссекс? — Он кивнул на набитое людьми чрево «Сперхафока».

— Нас больше чем сорок, — возразил я.

Я смотрел на залитое солнцем море, расступающееся перед узким корпусом «Сперхафока». Лучшей погоды и не представишь. У нас был ветер, чтобы наполнять парус, и море, по которому плыть; море это искрилось в солнечном свете гладью, нарушаемой только барашками пены на гребнях волн. Такая погода должна служить добрым предзнаменованием, но у меня на душе лежал камень. Я отправился в поход, повинуясь порыву, цепляясь за то, что показалось шансом, но теперь меня грызли сомнения. Пальцы нащупали висящий на шее молот Тора.

— Поп передал мне сообщение от Эдгифу[4], — признался я Финану.

На миг он растерялся, потом вспомнил имя.

— Пахнущие лавандой титьки! — воскликнул мой друг.

Я хмыкнул, припомнив, как поведал однажды Финану, что грудь у Эдгифу источала аромат лаванды. Эдит рассказала, что многие женщины добавляют лаванду в животный воск и натирают впадину между грудями.

— Да, сиськи у Эдгифу пахли лавандой, — подтвердил я слова Финана. — И она просит о помощи.

Ирландец уставился на меня.

— Иисус на кресте! — выдавил он наконец. — Бога ради, мы что вообще делаем?

— Идем искать Эдгифу, разумеется.

Финан продолжал таращиться на меня:

— Но почему она обратилась к нам?

— А к кому еще?

— Да к кому угодно!

Я покачал головой:

— У нее мало друзей в Уэссексе, а в Мерсии и в Восточной Англии их вообще нет. Она в отчаянии.

— А с какой стати ей просить помощи у тебя?

— Ей известно, что я враг ее врага.

— Этельхельма.

— Который ее ненавидит.

Ненависть эту было легко объяснить. Эдуард повстречал Эдгифу, когда был еще женат на Эльфлэд, сестре Этельхельма и матери Эльфверда. Новая женщина, моложе и красивее, одержала победу, узурпировав место Эльфлэд на королевском ложе и сумев добиться от Эдуарда титула королевы Мерсии. К вящей ненависти олдермена, она родила Эдуарду двух сыновей, Эдмунда и Эдреда. Оба были еще младенцами, но старший, Эдмунд, мог выступить претендентом на трон, потому что Этельстан считался незаконнорожденным, а Эльфверд, как многие убедились, был слишком глуп, жесток и непредсказуем, чтобы стать новым королем. Этельхельм осознал угрозу будущему своего племянника, и Эдгифу в своем отчаянии отрядила священника в Беббанбург.

— Она знает, что готовит для нее Этельхельм, — объяснил я Финану.

— Знает?

— У нее есть лазутчики, как и у него, и они доложили ей, что, как только Эдуард умрет, Этельхельм увезет ее в Вилтунскир. Ее поместят в монастырь, а детей пристроят ко двору Этельхельма.

— Что означает, — медленно проговорил Финан, глядя на летнее море, — что обоим мальчишкам перережут глотки.

— А быть может, с ними очень кстати приключится какая-нибудь хворь.

— Так что же мы будем делать? Спасать ее?

— Спасать ее, — подтвердил я.

— Но Господь мой Иисус! — воскликнул в сердцах мой друг. — Ее же охраняет королевская дружина! Да и Этельхельм с нее глаз не спустит.

— Она уже перебралась с сыновьями в Кент. Сказала мужу, что хочет помолиться за него перед усыпальницей святой Берты, но на самом деле намерена собрать войско, чтобы защитить себя и мальчиков.

— Боже правый! — Финан выглядел пораженным. — И люди пойдут за ней?

— Почему нет? Припомни, что отцом ее был Сигехельм.

Сигехельм, олдерменом Кента, погиб в бою с данами в Восточной Англии[5]. Он был богат, но даже близко не мог сравниться с Этельхельмом. Его сын Сигульф унаследовал отцовские богатства, а заодно и его дружинников.

— У Сигульфа, вероятно, человек триста, — прикинул я.

— А дружина Этельхельма вдвое больше, по самой скромной оценке! А за ним еще и королевское войско!

— Эти воины будут следить за Этельстаном в Мерсии, — возразил я. — Кроме того, если Эдгифу и ее брат выступят против Этельхельма, у них найдутся сторонники.

Надежда призрачная, но исключать такой поворот не стоило.

Финан нахмурился:

— Мне казалось, что клятву ты дал Этельстану, а не Лавандовым Титькам.

— Моя клятва принадлежит Этельстану, — подтвердил я.

— Но Эдгифу будет ожидать, что ты сделаешь следующим королем ее сына!

— Эдмунд слишком мал, — ответил я. — Совсем младенец. Витан ни за что не выберет его королем, пока он не вступит в возраст.

— К этому времени на троне прочно будет восседать Этельстан, и у него родятся свои сыновья!

— А я к тому времени уже умру. — Я снова коснулся молота.

Финан хохотнул безрадостно:

— Так, значит, мы плывем, чтобы принять участие в кентском восстании?

— Возглавить его. Это мой лучший шанс убить Этельхельма.

— Но почему бы не примкнуть к Этельстану в Мерсии?

— Потому что как только западные саксы прознают, что Этельстан использует нортумбрийские войска, то истолкуют это как объявление войны со стороны Сигтригра.

— Если Этельстан победит, это не будет иметь значения!