Дед многозначительно помахал перед моим носом замком. Обычно он любит шутки, но только не перед предстоящей поездкой по магазинам – в такие моменты дед напрочь лишается чувства юмора.

Тогда я отрапортовала:

– Софья Солнцева пост приняла!

Дед удовлетворенно фыркнул мотором, и они с бабушкой до вечера скрылись в клубах дорожной пыли и выхлопных газов.

А я набрала мисочку красной смородины и весь день читала в тени яблонь. Несварение мне обеспечено!

О дачных туалетах можно говорить долго и поэтично.

Обычно они скапливаются кучками по две-четыре штуки в углах примыкающих друг к другу участков, и вся светская междусоседская жизнь протекает именно там.

Возвышающиеся над забором говорящие головы восклицают:

– Доброго здоровья, погоды нынче стоят изумительные!

– И вам того же, действительно – чудные деньки!

И так они это непринужденно восклицают, будто вышли всего лишь прогуляться на свежем воздухе… в шесть часов утра… вприпрыжку… скрежеща зубами…

Выбравшись к обеду из туалета, я пошла к Кузькиной и выслушала перечень всех произошедших в мое отсутствие событий.

Машка до сих пор встречается с Бурундуковым. Бубенцов уехал с родителями в Египет. Пашка с нетерпением ждет моего возвращения (тут Кузькина состроила таинственную гримасу и на мои дальнейшие «почему» не отвечала).

– Завтра утром подходи к моему участку, сама все увидишь! – торжественно заявила Маша.

Утром я стояла напротив участка Кузькиных. Надо сказать, погода не радовала – накрапывал противный дождик. Но любопытство было превыше беспокойства о собственном здоровье.

Вскоре подошел Пашка, деловито крутя железную цепочку на руке и, казалось, полностью сосредоточившись на этом процессе.

– Ну, наконец-то вернулась! А где наша вездесущая Кузькина? – пробурчал Поляков и небрежно опустил на дорогу тонкую ниточку слюны.

Я еще толком не успела выразить недовольство столь прохладной встречей, как к нам выскочила Машка. Она демонстративно чихала и шмыгала носом.

– Привет, ребята! – прогундосила подружка. – Я сегодня никак! Простудилась… Идите без меня!

Я откровенно ничего не понимала, хотя болезнь Кузькиной вызывала у меня недоверие, как и Пашкино расстройство по данному поводу. Тоже мне сельский драмкружок на выезде! Но любопытство зазудело во мне еще сильнее, призывая следовать за Пашкой.

– Куда мы идем? – поднывала я, хлюпая по лужам вслед за Поляковым.

Пашка молчал с раздражающим видом превосходства. Мы вошли в лес, миновали березняк и протиснулись мимо ряда молодых елочек.

– Смотри! – сказал Пашка, раздвигая еловые ветки и пропуская меня на небольшую полянку.

Посреди полянки стоял шалаш. Он был неаккуратно, но плотно сложен из легко гнущихся веток осины и орешника, а сверху прикрыт еловым лапником.

– Это наш штаб! О нем только я, Машка и Бурундуков знаем. Сами построили! Здесь в любую погоду можно тусоваться – проверено. Ветки дождь не пропускают, а землю мы сеном устелили – тепло и мягко!

Пашка затянул меня в шалаш – там действительно было довольно уютно и сухо. Помещение штаба позволяло свободно разместиться четверым. Поляков кинул свою куртку поверх сена, и мы уселись на ней.

– Сонь, – прошептал Пашка, теряя надменно-демонический вид и краснея, – ты прости меня за Лизку, я ведь назло тебе с ней хороводился. За тобой этот прощелыга Бубенцов таскался, как привязанный, и я бесился дико!

Пашка обнял меня рукой за плечо и посмотрел так виновато, что я забыла все обиды, могла лишь глупо улыбаться. Он наклонился и почти коснулся губами моих губ. Но в тот момент совсем недалеко от нашего убежища раздался кашель.

Мы вздрогнули, отстранились друг от друга и осторожно высунули головы из шалаша. За елками, окружающими нашу полянку, мелькал высокий темный силуэт. Разобрать, кто это, было невозможно из-за плаща и накинутого на голову капюшона. Силуэт сбросил с плеча огромный мешок, затем послышался скрежет лопаты о землю.

Я и Пашка сидели тихонечко, еле дыша, боясь выдать свое присутствие. Фигура в плаще была сосредоточена на своей работе. Через некоторое время у меня жутко занемели ноги и шея, которую я вытягивала, чтоб держать силуэт в поле зрения. Пашка тоже морщился, видимо, ему было не легче. Наконец мешок с глухим шумом ухнулся в выкопанную черным человеком яму, потом комья земли застучали по целлофану – силуэт засыпал свой ужасающий груз.

Мы выбрались из укрытия через некоторое время после того, как черный человек покинул место преступления. Дождь усиливался, мои ноги были ватными, и казалось, что в них впивается тысяча иголочек. Молча и быстро мы с Пашкой добрались до поселка. Нужно было успеть домой к обеду, чтобы не вызвать ненужное беспокойство у близких.

– Сонька, пока – молчок! Никому ничего не говори! Потом подумаем, как с тем, что видели, быть, – сказал Пашка около калитки, взяв меня за руку и серьезно посмотрев в глаза.

– Думаешь, в мешке мертвец? – дрогнувшим голосом спросила я.

– Точно, покойничек. Живой шевелился бы, – кивнул Пашка.

Дома меня ждали бабушка с дедом и ароматный запах борща. За обеденным столом все произошедшее в лесу казалось несуразным сном.

Чуть свет нарисовалась Кузькина без малейших признаков вчерашнего нездоровья.

– Ну что, помирилась с Поляковым? – хитро поинтересовалась она. – Как все прошло?

Рассказать ей про вчерашнюю ситуацию с черным могильщиком было все равно что расклеить на каждом заборе объявления: «Поляков и Солнцева застукали в кустах убийцу» и ждать, когда он придет по наши души со своей лопатой и мешком.

Я отделалась от Машки, сказав, что мне срочно надо помогать бабушке по дому.

– Все с вами ясно… – подленько захихикала Кузькина и пошла к Бурундукову.

Да пусть думает все, что хочет! У меня сейчас проблемы почище Машкиных домыслов.

Только Машка скрылась за поворотом, как из-за фонарного столба выскочил Матвейка. Он подбежал ко мне и тихо сказал:

– Я все знаю!

– Что? – опешила я.

– Это секретная тайна, но я ее знаю, – шепнул Матвейка и почесал коленку.

Волосы зашевелились у меня на голове. То ли от того, что пора было их мыть, то ли от страха. Неужели малыш знает о черном могильщике? Ребенок в опасности!

– А ты кому-нибудь, кроме меня, рассказывал о ней? – шепотом спросила я.

– Всем! Я всем расскажу! – захихикал Матвейка.

– Нет! – воскликнула я.