Ферзь.

Резкий аромат туалетной воды, морского геля и чистой кожи заполнил легкие, и стало совсем нечем дышать. На секунду закрыла глаза, вспоминая сегодняшний день. Или вчерашний? Воспоминания окрасились в черный цвет, не оставляя надежду на счастье. Но я не могла сдаться.

Медленно поднялась, зная, что если останусь, будет хуже. Мне нужна прохлада. Голова гудела так, что хотелось рухнуть вниз в надежде, что станет лучше.

Кое-как добралась до ванны и закрылась. Все тело болело, и я начала снимать с себя одежду, так невыносимо раздражающую кожу. И запах… я пропиталась кожей автокресел и ароматизатором машины. С огромным усилием забралась в душ и включила холодную воду. Стояла под ледяными каплями и приходила в себя, на крупицу времени получая облегчение.

Но лишь на мгновение… Через ничтожные секунды оно прошло. Кожа покрылась мурашками, но не от температуры, а потому, что меня трясло от боли.

Укутавшись в полотенце, я выбралась из душевой, но тут же остановилась, понимая, что плохо еще оттого, что рука и нога давали о себе знать. Представляла собой комок нервов. Спиной прислонилась к стене и прижала пальцы к вискам, массируя их.

– Что с тобой? – услышала голос Ферзя и резко обернулась, сдерживая вскрик, отмечая сурового мужчину с лохматым ежиком на голове и в одних боксерах. Он был хорошо развит физически. Мускулистое тело, мощные ноги, хищные черты лица. И пусть сейчас он был строг, но помятое лицо говорило, что он действительно спал.

Странно, Ферзь – обычный мужчина? Даже не верилось…

Напряглась, вспоминая его вопрос, и прошептала:

– Болит голова… рука и нога.

Посмотрела на него, но не увидела эмоций. Ни одной. Мужчина сканировал своим агрессивным взглядом, а потом стиснул губы в тонкую линию и двинулся ко мне.

Сжалась и всхлипнула, когда он быстрым движением поднял и, прижав к груди, пошел из ванной. Молчала, стараясь не заплакать. Зачем? Ведь я добровольно согласилась. Я была уверена, что он решил утолить похоть, наплевав на мое состояние.

Да и какая разница? Все равно ЭТО случится. Рано или поздно, но случится. И пути назад нет…

Как же мне плохо…

Главное – чтобы не вырвало.

Оказавшись на кровати, я растерянно пыталась сконцентрироваться на мужчине, удаляющимся в сторону выключателя. Врубив свет, он подошел к борсетке и достал из бокового кармашка прямоугольный пакетик белого цвета. Высыпал все в стакан и залил водой из бутылки с белой жидкостью. Размешав, схватил его и направился ко мне.

Была надежда, что там обезболивающее, но как-то не верилось. Когда Ферзь приблизился и вручил стакан, пихая в дрожащую руку, я услышала:

– Пей.

– Что там? – хрипло пробормотала, понимая, что даже если яд, то мне придется все равно выпить. Куда мне деваться?!

– Обезболивающее, – сухо выдал он и сложил руки на груди, ожидая от меня действий.

Сглотнув, я поднесла стакан ко рту и стала пить небольшими глотками, пока не осталось несколько капель. Мужчина забрал стакан и рявкнул:

– Ложись.

«Ложись? Это мне? Я могу спать?»

Прижала руку к груди, только сейчас понимая, что я в полотенце, но не было сил идти за одеждой, тем более грязной. Осторожно опустилась на подушку, закрывая глаза, надеясь, что боль пройдет.

Послышался удар по выключателю и свет погас, погружая комнату в темноту. А через мгновение почувствовало тепло от мужчины, прилегшего рядом. Ферзь не прикасался, развалившись на второй половине, а я не верила своему счастью. Он меня не трогал! Перевернулась в противоположную сторону, но резко открыла веки, когда услышала:

– Будет хуже, скажешь.

Обернулась.

Даже в темноте видела его профиль. Он смотрел на потолок, а потом повернулся ко мне. Стало неудобно, и хотела отвернуться, но слова сами пошли:

– Ты сможешь найти Алену?

Он не ответил, а я ждала, сжимая ткань простыни. Неужели трудно сказать «да»? Почему с ним так сложно? Он ведь обещал… А сейчас не может подтвердить свои слова.

– Да. Будь уверена, ты увидишь своего ребенка.

– А… – облизнула сухие губы и прошептала: – Ей ничего не сделают?

– Нет. Они ждут ответа от Высокова.

– Но он не знает…

– Уже знает, – резко выдал Ферзь и сухо продолжил, – и откажет.

Резко подскочила, понимая, что это значит для моей девочки, но тут же послышался приказ:

– Маша, ляг на место!

– Но… она ведь… – бубнила под нос, забывая о боли, обо всем, лихорадочно соображая, как быть.

– Высоков будет пока молчать. В его жену сегодня стреляли и она в больнице в тяжелом состоянии.

– Но откуда… откуда ты знаешь? – с волнением прошептала, считая, что он меня запугивает. Ведь Владимиру так нужна была Алена – он не мог так просто потерять ее, отдав на растерзание монстрам.

– Знаю. Не надейся, что будет иначе. Высоков не отдаст то, что приносит ему основной доход. Исключено. А если он еще лишится жены, без которой ничего не представляет, то совсем озвереет. В любом случае… без нее… твоя дочь ему не нужна. Это личная прихоть Высоковой.

«Это личная прихоть Высоковой… Как же так? Как?»

– Если так, то Алена в опасности… – задохнулась от такой мысли. Как же такое возможно? Получается, это жена Владимира захотела ребенка, а он согласился?

Растерялась, забывая, как правильно дышать. Тяжелые мысли сжимали виски, причиняя еще больше боли.

– Он будет молчать. Люди, которые стреляли… дали ему время подумать, так что у нас есть время, чтобы вычислить, где ее будут прятать.

Продолжала сидеть, сжимая себя за плечи. Так хотелось закрыть глаза и оказаться в другом месте – там, где тихо и спокойно, где нежно светит солнце, громко завывает песню дождь, ударяя каплями по крыше дома… Куда угодно… только бы мы там были с дочерью вместе.

Мечты… Или нет?

Смахнула слезы, и в следующую секунду охнула, когда полетела в сторону подушки и оказалась в захвате сильных рук. Мужчина зажал своим телом и на мои удары руками отреагировал молниеносно – с силой сцепил их, прижимая к торсу, грубо чеканя:

– Спи! Пять минут твоих дерганий, и я возьму то, на что подписалась. Так что не беси меня, раз уж решил не трахать скорчившуюся от боли девчонку.

– А что… можешь? – с обидой спросила и сама же ответила: – Ну, конечно, можешь! Естественно. И даже если ты противен…

– Маша, – прорычал мужчина, намекая, чтобы замолчала, но было так обидно, и я начала дергаться, с отчаянием выдыхая:

– Ненавижу тебя и не хочу…

– Маша! – он буквально кипел от ярости, до боли сжимая кисти. – Ты что творишь, мать твою?! Успокойся!