Когда весишь тридцать пять кило, жизнь становится иной: главное – справляться с физическими трудностями, распределять силы так, чтобы их хватило на все восемь часов занятий, мужественно подавлять в себе тягу к еде, гордо скрывать изнеможение и, наконец, танцевать – танцевать, когда ты заслужишь эту честь.

Танец был единственным способом перенестись в иную реальность. Он оправдывал любую аскезу. Пусть рискуешь здоровьем – лишь бы ощутить это немыслимое счастье взлета, отделения от земли.

С классическим танцем связано одно заблуждение. Многие рассматривают его как курьезный мир розовых туфель, пачек и перьев, манерных поз и легкомысленного порхания. Самое печальное, что это правда: балет именно таков.

Но это еще не вся правда. Отнимите у балета его жеманство, его тюлевые оборки, его академизм и романтические «кички», кое-что все же останется.

В этом остатке и заключена суть. Недаром лучшие исполнители современных ганцев вышли из классической школы балета.

Ибо балетный Грааль – это Взлет. Ни один педагог не станет величать его так, из боязни прослыть полным психом. Но все, кто освоил технику сиссона, антраша и гран жете, уверенно скажут: их учили не этим прыжкам, а искусству взлетать.

Экзерсисы у станка так безнадежно скучны оттого, что станок подобен насесту. Ты мечтаешь воспарить, а тебя заставляют цепляться за эту деревянную палку и торчать возле нее долгими часами, тогда как все твое тело жаждет свободного полета.

По сути дела, танцовщицы у балетного станка подобны птенцам в гнезде: они учатся расправлять крылья, прежде чем взлететь. Но если птенцам достаточно для этого нескольких часов, то человеческому существу, дерзко вздумавшему сменить среду обитания и научиться летать, приходится посвящать изнурительным упражнениям многие годы.

Зато все упования танцовщицы будут вознаграждены сторицей в ту минуту, когда она получит право оторваться от насеста – от станка – и взмыть в воздух.

Скептически настроенный зритель, скорее всего, не замечает, какой трепет охватывает балерину в миг прыжка: это чистейшее безумие. И то, что безумие это зиждется на строгих законах и железной дисциплине, ни на йоту не умаляет мистической стороны дела: балет являет собой свод технических приемов, чье назначение – представить вполне возможной и даже естественной идею человеческого взлета. Так можно ли после этого удивляться нелепым, а то и вовсе карикатурным парадам, в которых исполняется подобный танец? Можно ли поверить, что столь безрассудный замысел осуществляют люди в здравом уме?

Сей длинный экскурс обращен к тем, у кого балет вызывает только смех. В балете есть над чем посмеяться, но не все в нем смешно: классический танец скрывает в себе страшную, неисполнимую мечту.

И разрушения, которые она может произвести в юных умах, сравнимы по силе с действием тяжелых наркотиков.

На Рождество воспитанниц ненадолго отпустили домой.

Никто из них этому не радовался. Напротив, перспектива увидеться с родными почти пугала. Каникулы – а зачем они? Каникулы хороши в ту пору, когда ждешь от жизни одних удовольствий. Но те годы – годы детства – давно прошли, а теперь единственной целью их существования стал танец.

И жизнь в семейной обстановке – сплошная еда и безделье – никак не сочеталась с новым идеалом маленьких танцовщиц.

Плектруда подумала: вот еще один признак расставания с детством – когда больше не радуешься прихода Рождества. Такое она ощутила впервые. Не зря год назад она так боялась этого рубежа – тринадцати лет Она и впрямь стала другой.

Перемену заметили все. Близких ужаснула се худоба, и только Клеманс смотрела на дочь с восхищением. Дени, Никель, Беатриса и Розелина (ее пригласили на эту встречу) огорчились донельзя:

– От тебя кожа да кости остались!

– Она же танцовщица! – возразила Клеманс. – Неужели вы надеялись, что она приедет к нам с пухлыми щечками? Не слушай их, дорогая, ты у меня красавица!

Кроме худобы, поражала другая, куда более глубокая перемена, которой они не могли даже подобрать имени. А может, просто не осмеливались ее назвать, до того зловеще она выглядела: в Плектруде появилось что-то безжизненное. Веселая шаловливая девочка, какой ее помнили родные, теперь казалась бесплотной тенью.

«Это наверняка шок от встречи после долгой разлуки», – решил Дени.

Увы, с течением дней грустное впечатление только усилилось. Танцовщица ходила с отсутствующим видом, и ее внешняя приветливость плохо скрывала полнейшее безразличие.

Что же касается еды, то семейные трапезы стали для нее истинной пыткой. Все уже привыкли к тому, что Плектруда ест мало; теперь же она практически ничего не брала в рот, и видно было, что ей не терпится встать из-за стола.

Если бы родные знали, что думает о них Плектруда, то встревожились бы куда больше.

Во-первых, еще в день приезда она нашла их безобразно толстыми. Даже худенькая Розелина показалась ей «жирной коровой». И она не могла понять, как они таскают на себе столько мяса.

Но главное, Плектруда удивлялась тому, что они ведут такую никчемную, вялую, бесцельную жизнь и спокойно мирятся с этим. И она благословляла свой тяжкий труд и лишения: по крайней мере, у нее была хоть какая-то цель. Она искала не страданий – она искала смысл жизни, как всякий подросток.

Оставшись с подругой наедине, Розелина вывалила на нее целую кучу историй про одноклассников. Она говорила без умолку, то и дело прыская со смеху:

– Ой, что я тебе еще расскажу! Представь себе. Ванесса встречается с Фредом, ну, помнишь, тот тип из третьего класса!

Но очень скоро она с грустью заметила, что ее рассказы не вызывают у Плектруды ни малейшего интереса.

– Ты же училась с ними гораздо дольше меня, а теперь даже слушать о них не хочешь?

– Не обижайся. Если бы ты знала, как все это теперь далеко от меня.

– И даже Матье Саладен? – лукаво спросила Розелина, куда лучше разбиравшаяся в прошлом Плектруды, чем в настоящем.

– И даже он, – устало ответила та.

– Ну, ты не всегда так думала.

– А теперь думаю именно так.

– А у вас в училище есть мальчики.

– Нет. У нас раздельное обучение. Мы их никогда не видим.

– Значит, одни девчонки? Фу, вот скукотища!

– Знаешь, нам некогда думать о таких глупостях.

Плектруда не решилась объяснить Розелине, какая пропасть разделяет тех, кто весит больше и меньше сорока кило, но теперь она яснее прежнего осознавала всю глубину этой разницы. Бедняжка Розелина, знала бы она, до чего ей безразличны эти дурацкие школьные ухаживания! Подруга внушала Плектруде только жалость, тем более что уже носила бюстгальтер.

– Хочешь, покажу?