Продавать миру радость, тем самым зарабатывая себе на жизнь – не важно, скромно или с достатком, – лучшего занятия не придумаешь. К примеру, Сесил Шарп не нажил богатства, да он к этому и не стремился, зато за неустанное сохранение культурного наследия страны ему благодарны все англичане. Равно как и Питеру Скотту. Чудесные утки и гуси в наших парках – его заслуга; странно даже представить, что еще совсем недавно их там не было.

У меня появилось много знакомых в Копенгагене, и я часто туда приезжал. Безусловно, этому способствовало и мое знакомство с датским. Я продолжил его изучение и теперь свободно разговаривал на этом благородном наречии, произошедшем от древнего общескандинавского языка с заимствованиями из верхне- и нижненемецкого. Теперь я не останавливался в гостиницах, потому что друзья наперебой зазывали меня к себе; больше всего мне нравилось гостить у Ярла и Ютте Борген. Ярл был директором издательства, публиковавшего книги по искусству; квартира Боргенов находилась в центре города, в торговом квартале, на Гаммель-Конгевай, что для меня было очень удобно.

Сейчас, тихим июльским вечером, когда ветер наконец-то убрался из сада, я снова вспоминал – неужели это было всего три месяца назад? – как за завтраком у Ярла, в окружении его восхитительного собрания современного искусства, рассеянно поглощая гренки с апельсиновым конфитюром, я раздумывал о том, что мне срочно нужна машинистка-стенографистка со знанием английского, немецкого и датского для печатания документов, с которыми я хотел разобраться перед трехдневной поездкой на Фюн, организованной Ютте. Главная проблема заключалась в том, что уезжать мы собирались после обеда, а с утренней почтой пришли четыре или пять писем из Англии, требовавшие немедленного ответа. В двух письмах содержались предложения о преимущественном приобретении керамики, которые сулили мне неплохую прибыль; мой поверенный, Брайан Лукас, хотел обсудить предстоящую продажу земельного участка в Хайклере, доставшемся мне в наследство от отца, – я решил увеличить свой наличный капитал. К тому же мне надо было ознакомиться с запросами коллекционеров из Мюнхена и из Кливленда, штат Огайо, – письма я получил в день отъезда из Англии и взял с собой, чтобы ответить при первом же удобном случае. Вдобавок мне посоветовали обязательно связаться с антикваром в Орхусе, и, в общем, у меня скопилось много других дел подобного рода. Как бы там ни было, я решил, что проще всего надиктовать ответы грамотной и опытной стенографистке, которая подготовит все документы к нашему возвращению.

За помощью я обратился к Ярлу. Он начал обзванивать друзей и знакомых, а мы с Ютте отправились по магазинам. Когда мы вернулись, Ярл сказал:

– Алан, я решить ваша проблема с нашим другом, Эриком Хансеном, экспортер сельскохозяйственная продукция. Он говорит, вы приходите в контору. Его секретарша каждое письмо пишет на всех языках, если вы диктуете не очень быстро. Она немка, очень хорошая сотрудница. Немецкий и датский знает отлично, английский неплохо. А в пятницу мы приедем домой, и все письма будут готовы.

(Ярл любил говорить на английском, так же как я – на датском.)

Я поблагодарил его, пообещал Ютте вернуться к обеду, собрал документы и отправился по нужному мне адресу. Контора Хансена находилась не очень далеко – в Паноптиконе, на углу Вестерброгаде и Бернсторффсгаде, – и я пошел пешком, ради удовольствия, как турист в незнакомом городе. Пройдя по Гаммель-Конгевай почти до Вестерпорта, я взошел по лестнице и несколько минут постоял у бетонного парапета, глядя на водную гладь озер Санкт-Йоргенс и Пеблинге, сверкающую под солнцем. Над озерами носились стаи белых чаек, а легкий северо-восточный бриз гнал к берегу волны, которые с плеском разбивались о ступени набережной, где кормили уток две маленькие девочки. Была бы у меня горбушка хлеба, я бы с легким сердцем к ним присоединился, потому что этим солнечным майским утром спешить мне было некуда. Неторопливо шагая по Стеносгаде к Вестерброгаде, я ощущал единение с окружающим миром. Я уже давно решил, чего хочу от жизни, но не знал, смогу ли этого добиться. А сейчас я наконец-то понял, что начало положено, мои замыслы нашли многообещающее воплощение и будущее полно надежд. В самом радужном настроении я достиг Паноптикона, где на лифте поднялся на нужный этаж.

Мистер Хансен, седой, дородный и доброжелательный, радушно принял меня, и мы разговорились на смеси датского и английского. Как большинство датчан, он был одет в повседневную одежду, которую англичане сочли бы неподходящей для службы. В целом складывалось впечатление, что он только что вернулся с одной вечеринки, вот-вот отправится на другую и совершенно не намерен заниматься скучной работой. В конце концов мне пришлось напомнить ему о цели моего визита.

– Ах да, конечно! – сказал мистер Хансен. – Фройляйн Фёрстер вам понравится. У вас много документов на английском?

– Четыре или пять писем.

– На них уйдет чуть больше времени, но она справится лучше меня. Вы же заметили, мой английский…

– Нет, что вы, ваш английский…

– Ну, я пару раз был в Лондоне, а она, наверное, нет. Lige meget!

– Jeg er overbevist om at him er glimrende, hr Hansen[12]. Я вам очень признателен. Кстати, как мне с ней расплатиться? Или лучше с вами?

– Нет-нет, и не предлагайте.

– Послушайте, я ведь должен заплатить за…

– Ни в коем случае. Мы всегда рады помочь англичанину, да еще и другу Ярла.

Я решил, что, получив отпечатанные документы, подарю ему пару бутылок кларета. А для фройляйн Фёрстер надо что-нибудь купить, только что? Духи? Шелковый шарфик? Какая досада! Гораздо лучше, если бы мне выставили почасовой счет за работу. Тогда я мог бы с чистой совестью указать на ошибки или выразить свое недовольство и настоять на том, чтобы работу переделали. А так… придется смириться с массой опечаток и неверной пунктуацией, так что я, скорее всего, получу не готовые письма, а черновики. Хотя, наверное, эта фройляйн Фёрстер – пожилая невзрачная особа. Ну разумеется, способности к языкам, все ее нахваливают. Может быть, лучше вручить ей конверт с деньгами? Надо спросить Ютте, прилично ли это. Вежливость – как скакалка: каждый прыгает на ней по-разному, и все замечательно, пока она не спутывает ноги вам или кому-нибудь другому.

Все это я обдумывал, шагая по коридору следом за мистером Хансеном, который почему-то не пригласил фройляйн Фёрстер к себе в кабинет и не отвел меня к ней, а прошествовал не то в приемную, не то в какое-то особое помещение, явно отведенное для переговоров, – судя по всему, экспорт сельскохозяйственной продукции был непростым делом. В комнате, устланной толстым темно-красным ковром, стояли два кресла, обтянутые набивным ситцем, письменный стол с никелированной сигаретницей и двумя телефонами, стул у стола, шкаф, книжные полки с какими-то справочниками и книгами о сельском хозяйстве и животноводстве, столик с кипами старых журналов и небольшой аквариум с тропическими рыбками. У меня почему-то заныли зубы.