– И чем это я их так напуганил?

Когда наконец нас выпустило в холле, я по всем правилам этикета вышел первым и протянул ей руку, помогая выйти, ибо лифт тоже транспортное средство, я даже обязан помочь сойти.

Она явно сочла это оскорблением, зло стегнула по мне взглядом, но сказать ничего не успела, в нашу сторону идут двое, начальник нашего отдела и поджарый полицейский, при взгляде на которого у меня внутренности похолодели, а он бросил в мою сторону острый взгляд, словно вонзил длинный острый гвоздь.

– Ингрид? – спросил он, в голосе его отчетливо послышалось клацанье затвора армейского пистолета.

– Свидетель, – ответила она. – Поговорим на свежем воздухе, а то там тесно.

Он кивнул, но в его взгляде я прочел, что свидетелей не бывает, только подозреваемые, а с подозреваемыми нужно говорить не на свежем воздухе, а в подвале за плотно закрытой дверью и без посторонних, держа в руке молоток.

Они вошли в лифт, а я по дороге через холл оглянулся и спросил негромко:

– Этот с квадратной рожей… у вас работает?

Она буркнула:

– Отдел по предотвращению преследований.

– Гм, – сказал я. – Ничего не понял, но хорошо, что не в вашем. Хотя, правда, я не знаю, из какого вы сами отдела.

Она поинтересовалась равнодушным голосом:

– А что с ним?

У выхода я снова придержал для нее дверь, а когда вышел следом, сказал тихонько:

– Как вам, милая тургеневская девушка, сказать… у него что-то с психикой. Я бы сказал, у вас работает маньяк с жаждой убийства… Вы бы проверили его по базе, а также нет ли нераскрытых случаев немотивированных смертей.

Она сказала сухо:

– Не отставайте.

Я прошептал:

– А что, догонит и накинется?

Она молча пошла к переходу через улицу, тоже мне полиция, где же привилегии, надо переходить там, где изволится, перекрывая поток автомобилей, а когда я догнал, сказала кратко:

– Это не ваше дело.

– Как хотите, – ответил я. – Как законопослушный электоратель, я сигнализирую на благо партии и правительства, а также общества, хотя кому оно нужно?..

Она бросила зло:

– О чем?

– В самом деле не хотите проверить? – спросил я. – В хищениях я его не заподозрю, но если где-то найдут изуродованный труп, то сразу нужно смотреть, есть ли у него алиби.

Она морщилась, некоторое время постояли на обочине, дожидаясь зеленого света на светофоре. Я ждал, она ответила почти со злостью:

– Заткнитесь!.. И не выеживайтесь своими познаниями в психиатрии.

– Что, – спросил я в изумлении, – я ошибся?

Она скривилась еще сильнее.

– Дело не в этом… Мир не ограничивается нашим районом проживания. Где-то гремят войны, свергаются правительства… может, слыхали?

Красный сменился желтым и тут же зеленым, вместе с нами через дорогу ринулась стайка ребят с огромным псом на поводке, но без намордника.

Ингрид поморщилась на такое нарушение человеческих свобод, но смолчала.

– Ерунда, – отозвался я. – Все важное происходит в тишине научных лабораторий. Войны начинают там.

– Там начинаются, – отрезала она сухо, – а в реальном мире разворачиваются во всю мощь и длятся, длятся… Этот наш сотрудник в самом деле убивал и много убивал. Но все в войнах, которые гремят по всему миру. Война есть война. Когда захватывают пленных, их пытают… Когда захватывают во время боевой операции, то пытают и тут же убивают, иначе куда их девать?… Так что можете быть правым, но в то же время он и герой и… пострадавший с этой незаживающей травмой.

Над дверьми кафе светящаяся надпись Scenario Cafe2, двери гостеприимно распахнуты. Я переступил порог вслед за этим лейтенантом полиции, на которую и сзади посмотреть такое же эстетическое удовольствие, как на мраморную фигуру трехметровой Афины Паллады у входа в издательство «ЭКСМО».

– Ах, он еще и пострадавший…

– В конце каждой недели, – сказала она строже, – у него обязательное собеседование с психоаналитиком. Он, как догадываетесь, на особом учете. Но этот человек наш! А еще он хороший работник… Садитесь сюда. Я люблю наблюдать за улицей.

– Тогда просто возьмите на учет, – посоветовал я. – Когда где-то начнутся немотивированные убийства, сразу проверьте вашего военного героя, который так много людей убил, что теперь уже он пострадавший, ага. Так что еще насчет хищения? Вы что-то недоговариваете, товарищ старший детектив.

Неслышно подошла милая девушка со старинным блокнотиком и светящимся карандашом в руках.

– Здравствуйте. Чем вам помочь?

– Два кофе, – сказала Ингрид, опередив меня. – Один бутерброд с телятиной, у вас они всегда просто замечательные… а также печенье на блюдце, мелкие такие, сахарные, противные, но беззубым интеллигентам тоже нужно что-то есть.

Официантка чуть растерянно улыбнулась.

– Поищем.

– Если не найдете, – подсказал я, – замените на бутерброд.

– Хорошо, – ответила она с облегчением. – Заказ принят.

– С рыбой, – уточнила Ингрид. – Второй бутерброд с рыбой.

Как только официантка отошла от стола, она посмотрела на меня в упор.

– Заметно, что недоговариваю?

Я двинул плечами и ответил с подобающей небрежностью:

– Я же профессионал.

Она некоторое время прожигала меня почти ненавидящим взглядом, потом лицо ее омрачилось, словно на него упала тень от грозовой тучи.

– Ладно, все равно это не тайна следствия. В общем, это уже второй случай. Точно так же были похищены восемь миллионов долларов. Из вашего же Центра, только из другого отдела. Это засекречено. Могу сказать только, что деньги исчезли тоже вот так бесследно. Потому там, наверху, в ярости. Подобного не случалось очень давно.

– Так-так, – сказал я, чувствуя нездоровое оживление. – Это же хорошо! Что так смотрите? Не в том смысле, что хорошо, а хорошо с точки зрения исследователя. Так искать проще. Один случай – это один, а два одинаковых – уже почерк, навык, особенности… И тоже нигде-нигде не засветились?

Она кивнула.

– Ситуация в банковской системе такова, что украденные деньги должны быть моментально упрятаны в какие-то фонды, трасты… да вообще неважно куда, но это должно быть сделано быстро. Моментально!.. Уже секунда промедления дает след. Но все равно теперь все чаще вылавливаем и тех, кто заранее приготовил нору. Хай-тек рулит. Но… сложность в том, что те восемь миллионов долларов были похищены пять лет тому назад!

Я охнул.

– И что… нигде не всплыли?