Виконт кивнул.

— Но сначала будет кровавая стычка. Жаль, что с нами нет графа. Гуго, — сказал виконт, берясь за поводья, — оставайтесь в центре обороны. — И с этими словами он отбыл.

Гуго начал группировать свой отряд, чтобы выдвинуться к «Нищим», которые находились чуть дальше на передней линии обороны. Были развернуты знамена и вымпелы, а к повозкам прикрепили длинные шесты с распятиями. Детей, стариков и больных отослали за линию конников, стоявшую возле ручья, под защиту группы женщин, вооруженных копьями, тяжелыми арбалетами и луками с запасами стрел. Из корзин и мешков извлекли ржавые доспехи. Люди быстро надевали на себя кольчуги с короткими рукавами, а также нательную броню и кожаные панцири, подбитые шерстью, поспешно прикрепляли к головам шлемы, похожие на котелки и чайники. Пронзительно затрубили горны и рожки. Элеоноре выдали лук и колчан. Осторожно посмотрев в промежуток между повозками, она застонала от досады: греки медленно, но неуклонно и зловеще приближались к ним. Это был ряд пехотинцев с сомкнутыми щитами и угрожающе выставленными копьями. Они напоминали стену, ощетинившуюся смертоносным железом. То тут, то там ряды пехотинцев размыкались, чтобы пропустить эскадрон тяжелой кавалерии; при этом всадники изо всех сил сдерживали своих коней, стараясь не нарушать боевой порядок. Сквозь клубы пыли блистали высоко поднятые штандарты. Воздух гудел и пульсировал от лязга цилиндрических тарелок, завывания труб и блеяния рожков. Подъехал Готфрид. Элеонора подбежала к нему и схватила его коня за уздечку. Готфрид наклонился к ней; его лицо и голову почти полностью скрывала кольчужная часть шлема. Он обнял ее, обнажая рот.

— Элеонора, клянусь тебе, если мы сегодня не умрем, то я окажу Господу большую услугу — приму постриг и стану монахом. — И с этими словами он быстро ускакал прочь.

Элеонора рассмеялась, закашлялась от пыли и вернулась к повозке.

— Прощание с любимым? — подтрунила Имогена.

— Настоящий трубадур, — сухо ответила Элеонора. — Романтическая душа. Вельможа Готфрид пообещал, что если останется сегодня в живых, то уйдет в монахи!

Имогена с сарказмом ответила, что в таком случае она тоже уйдет в монастырь, но ее слова заглушили громкие звуки рожков и труб. Греческая маршевая колонна ускорила темп ходьбы. Земля задрожала от их ритмичных шагов, а воздух наполнился лязгом стали, криками людей и громким лошадиным ржанием. По всей линии франкской обороны мужчины и женщины вставляли стрелы в луки и арбалеты. Откуда-то появился Гуго, откинул шлем и быстро забрался на повозку. Элеонора посмотрела в щель между планками и увидела, что колонна греков резко остановилась. Стена из щитов раздвинулась, и в образовавшийся промежуток хлынул поток простоволосых воинов в камзолах и коротких штанах. Они кинулись вперед, размахивая над головами кожаными ремнями.

— Пращники! — выкрикнул Гуго. — Прячьтесь! Нагните головы, прикройтесь щитами!

Элеонора и Имогена спрятались за повозку. Послышалось громкое жужжание, будто на них устремилась туча злобных шершней. Отполированные камни ударили в повозку, и с обеих сторон послышались душераздирающие вопли. Гуго поднялся, прикрывая голову щитом.

— Лучники! — завопил он. — Приготовиться — пли!

Ответом на свист камней стало пение стрел и щелканье фиксаторов, сопровождаемое звуком, похожим на неистовое хлопанье крыльев гигантской птицы. Элеонора украдкой выглянула из-за края повозки и увидела людей, мечущихся в клубах пыли. Услышав, как Имогена щелкнула фиксатором своего арбалета, она плавно натянула тетиву лука — и обе стрелы одновременно растаяли в пыльной мгле. Воздух полнился воинственными криками. Элеонора обернулась и взглянула на франкскую линию обороны — с нее уже оттащили несколько изуродованных окровавленных трупов. Стоя над ними на повозке, Гуго громогласно скомандовал перезарядиться и изготовиться к стрельбе. Липкими от пота руками Элеонора выполнила команду, а позади тихонько чертыхалась Имогена. Стрельба как из лука, так и из арбалета оказалась тяжелой физической работой. Неужели они погибнут? Они прицелились и снова выстрелили, направив свои стрелы на движущийся ряд фигур, мечущихся и танцующих в пыли, словно демоны из ада. Да и шум вокруг стоял адский. В сознании Элеоноры искрой промелькнуло воспоминание детства: вот отец в развевающейся накидке въезжает на коне во двор, вот мать спешит ему навстречу… Но Гуго, стоя над ней на повозке, быстро вывел ее из приятного забытья.

— Топорники!

И снова греческая стена из щитов раздвинулась. К ним бросилась толпа вопящих людей. Это были длинноволосые и бородатые наемники. В одной руке каждый держал щит, а в другой — двусторонний топор. Некоторые из них сразу же упали в пыль, сраженные стрелами в лицо или грудь. Другие же добежали до повозок и вскочили на них, но были встречены ударами мечей, булав и копий. Один из них прорвался сквозь промежуток между повозками. Элеонора проткнула его копьем, а Имогена, истерически взвизгнув, размозжила ему дубинкой голову, превратив ее в кровавое месиво. Стоя на повозке, Гуго и другие облаченные в доспехи рыцари давали отпор нападавшим, а тех из них, которые проскакивали между повозками, встречали пехотинцы. Это был кошмарный хаос звенящей стали, брызжущей крови, перекошенных злобой лиц и леденящих кровь смертельных ударов металла и дерева о человеческую плоть. Короткая передышка — и новая свирепая атака. Элеоноре показалось, что у нее начался горячечный бред. По обе стороны от нее лежали мертвые тела, потом она услышала рев, атака начала ослабевать, и топорники отступили. Гуго, весь забрызганный кровью, слез с повозки. В его кольчуге застряли кусочки человеческой плоти, а на лице тоже виднелась засохшая кровь. Элеонора отвернулась, и ее вырвало; через несколько секунд она почувствовала, как рука Имогены легла ей на плечо.

— Элеонора? — Гуго нагнулся и взял ее за руки. — Готфрид с другими рыцарями атаковал греков с флангов. Они отступают.

Элеонора беззвучно кивнула. Ей было все равно. Она присела возле колеса, и ей показалось, что она спустилась в ад. Вокруг нее громко кричали дети, истерически рыдали женщины, а среди раненых ходили пешие воины. Врагам они устраивали быструю расправу, перерезая горло, чтобы те не мучились, точно так же поступали и с франками, чьи раны были смертельными. То тут, то там проносились небольшие пылевые смерчи. Вдоль ряда воинов, изнывающих от жары, ходили водоносы с ведрами и черпаками. Придя в себя, члены «Отряда нищих» оттаскивали от повозок погибших — как своих, так и чужих. Прискакали галопом виконт Беарнский и его командиры. Элеонора прислонилась к повозке, а Имогена сунула ей в руки ковш с водой. Она отхлебнула и окинула взором поле битвы. Большинство убитых скорчились в неестественных позах, но некоторые лежали так спокойно, положив голову на руки, что казалось, будто они уснули. Летняя жара лишь усиливала агонию раненых. Их крики отогнали стервятников, но не смогли отогнать мух, которые черными тучами кружились над страшными ранами. Где-то безудержно рыдал ребенок. Ему вторил женский плач. Кто-то звал лекаря, кто-то — священника. Рагомер, один из «Бедных братьев», был ранен топором в плечо и плакал от боли. Доктор пытался перевязать его ужасную рубленую рану. Элеонора отвернулась. Гуго разговаривал с виконтом. Она поднялась и пошла к ним. Виконт одобрительно кивнул головой, не возражая против ее присутствия.