В одном из тёмных ущелий кобылы попёрли на стену и нырнули в прорубленный в скале проход шириной с телегу. Я молилась местным неизвестным богам только об одном: чтобы не было часовых. Но часовой был. Один. К счастью, сначала он принял нас за своих, ведь мы ехали со стоянки Ордена. А когда я на скаку огрела его дубинкой, ему стало не до нас. Мы вырвались в долину, залитую багряным заходящим солнцем. Там было светлее, чем на сжатых горами тропах.

– Не понимаю, почему нас не преследуют? – пробормотала Эза.

– Может, преследуют, только не здесь, – устало отозвалась я, стараясь не думать о странном везенье: вдруг слишком сильное удивление заберёт нашу сказочную удачу?

Усталость брала верх, придавливая меня седлу. Даже дышать было тяжело, но я попыталась расспросить Эзу о её планах на будущее, о том, что может нас ждать в Ревернане. Она собиралась вернуться в бордель за вещами и деньгами: её наниматели платили через мадам. Я сразу сказала, что идея дурная, но Эза пожала плечами (я о такой свободе движений и мечтать не могла), призналась:

– Мне не к кому больше идти, а у неё мои деньги.

– Оставайся со мной, как-нибудь выживем.

– Зря я, что ли, столько месяцев ноги раздвигала? – фыркает Эза. – Нет, я получу мои денежки. А если мадам откажется, прямо скажу, что за мной скоро придут, и у неё одна возможность избежать неприятностей: отдать мне деньги и отпустить у всех на виду, чтобы претензий к ней не возникло.

Участвовать в вытряхивании денег у местных преступников я не собиралась. Предложила встретиться после в каком-нибудь людном месте. Эза обещала ждать меня у восточных ворот центрального рынка.

Мы припустили уставших лошадей, говорить стало неудобно. Так молча и скакали до кромешной темноты. Дальше шли пешком, ведя кобыл в поводу. Теперь разговорам мешала жажда: воды не было, в горле першило от пыли. Когда забрезжил мутный рассвет, снова уселись в седло. Нужно было торопиться, ведь маги способны телепортироваться, поэтому мы снова пустили измученных лошадок быстрее.

Когда к обеду въезжали в Ревернанан, те едва плелись, мы с них чуть не падали. Въездную пошлину заплатили шкуркой. Кружевной подъюбник я отдала Эзе как её долю, мы вновь условились встретиться на рынке следующим утром. И разошлись по запруженным улицам.

Кобылу я продала на ближайшем шумном и вонючем базаре за бросовую цену вместе с упряжью: кто знает, какие на ней следящие заклинания могут быть. Нашла приличный на вид постоялый двор, заплатила вперёд. Как падала на кровать, не помню.

Меня обжигает мгновенно взбодрившим воспоминанием: проснулась я от шорохов и мужского шёпота:

– Может, она сдохла?

– Да отсыпается она, – ответил кто-то хриплый совсем близко.

Он и получил локтем в лицо. Взвыл. Второй ломанулся ко мне, но я перекатилась через кровать, плюхнулась на свой мешок со шкурками и окороком. Схватив его, им же треснула прущего на меня грабителя. Тот распластался на кровати, а я бросилась к двери. С главной лестницы ко мне бежал третий, я рванула в противоположную сторону. Мышцы выли, но страх пересилил, я почти вынесла дверь на балкон. С него, так и не бросив мешок с пожитками, перескочила на соседнюю крышу. Черепица затрещала, и я покатилась вниз. Пальцы уцепились за водосток. Качнувшись, полетела на стену между домами. Воздух из груди вышибло о её край, я несколько секунд держалась, пытаясь забраться на торец, но соскользнула на землю. Сверху шмякнулся мешок.

Пока трусоватые грабители спускались по внутренней лестнице постоялого двора, я, волоча мешок, заковыляла прочь. А когда они закричали совсем рядом, от страха даже побежала, и второе дыхание открылось.

Но грабители меня догнали. И потом… потом… меня спасли.

Вглядываюсь в полумрак: у изножья кровати стоит неожиданный спаситель. Пристально меня рассматривает. Я дёргаюсь сесть, но на руках и ногах натягиваются верёвки.

Я связана.

Судя по ощущениям, моей беспомощностью он не воспользовался. Буду считать это хорошим знаком.

Светлые волосы мужчины будто светятся в полумраке, кожа тоже, вылепливая лицо с острыми скулами и тонкими губами.

– Кто ты такая? – снова спрашивает он.

Учитывая, что он обошёлся со мной почти благородно, «ублюдок» в обращении следует опустить, как и «белобрысый».

– Витория, – представляюсь я. – А ты?

– Я спрашиваю не имя. Откуда ты? Кто родственники? Что здесь делаешь?

Раз интересуется этим, значит, не из Ордена. И это, пожалуй, тоже хорошо. Проблема в том, что моих скудных знаний о мире недостаточно, чтобы правдоподобно соврать о месте жительства.

– Не помню.

– Не верю.

– Ничем не могу помочь, – пожимаю плечами. Верёвка при этом в руки не впивается. Связана я мастерски: подвижности лишена, кровоток не нарушен. – Несколько дней назад я проснулась с рассечённой головой и ничего о себе не помня. Только имя было написано на бумажке, и, кажется, оно моё.

– Витория – аристократическое имя.

Пожимая плечами, молюсь, чтобы он не просил показать шрам на голове: тогда ложь может вскрыться. Конечно, есть надежда, что маги исцеляют раны бесследно, но тогда придётся выдумать мага, который мне помог.

– Значит, не помнишь? – Молодой мужчина медленно обходит изножье. Длинные прохладные пальцы скользят по лодыжке, пуская по коже бешеные щекотные мурашки. Он плавно двигается вдоль кровати, ведя рукой по одеялу. Дыхание перехватывает, тело так тяжелеет, что я не могу отстраниться от почти невесомой руки. Незнакомец нависает надо мной. Пахнет холодом, льдом, остро-пряным. Так близко, что губ касается его дыхание, и сердце пропускает удар. – Совсем?

Оцепенение прокатывается по телу волнами, сменяется дрожью и снова оцепенением. В безумии охвативших меня чувственных переживаний так трудно следить за незнакомцем, но я вижу: его ноздри раздуваются, а светлые глаза беспросветно чернеют. Дыхание тоже сбивается. Мягкие пальцы касаются моих губ – как удар тока, пронзивший до кончиков волос.

Химия, кажется, такой фейерверк ощущений называют химией.

Прохладные ладони скользят по рукам. Глаза в глаза, дыхание в унисон, и бешеный стук сердца один на двоих до головокружения. Я вязну в ощущениях, точно в мёде, сердце рвётся из груди, и даже удивительно, просто невероятно, что хватает сил выдохнуть против общего ритма:

– Ты кто? Как?.. – Нужно собраться, немедленно стряхнуть с себя пьянящее очарование: оно – дурман. Меня опоили. Или околдовали, я не могу так плыть от близости какого-то мужчины. – Как тебя зовут?

– Р-Ран, – выдыхает он в скулу, в висок: – Р-Ран.

Вибрация прокатывается по телу. Нет, это точно что-то ненормальное!

Изгибаюсь, разрывая дистанцию: сейчас мне нужна трезвая голова и ясные мысли без фантазий о том, каким может быть поцелуй, если от одного намёка на него меня перетряхивает.