и ещё откуда-то. Они неплохо понимали по-русски, могли доходчиво объяснить, как протекает болезнь. У папы всё прошло в лёгкой форме, а мама завалилась надолго. Отец владел немецким и французским, а его жена — английским и испанским, так они разделились ещё в институте. Одна чешка, живущая в Германии, взяла папу под свою опеку и каждый день докладывала о состоянии маминого здоровья, и по-русски, и по-немецки. Причём всегда в коротенькой юбочке или шортиках на пол попы. Господин Романов, замордованный двойной нагрузкой, да ещё и оставшийся без единомышленницы, правой руки, так сказать, ничего не замечал. Или делал вид. Бедная девушка извелась вся, такой мужик пропадает! А мой отец, мало того, что хорош собой, крепок и высок, он ещё и гитарист, и певец, и балагур, только что крестиком не вышивает. И тогда, видя, что этот глупый русский не ведётся на неё, европейка пошла в наступление. Записала на диктофон спортивную тренировку своего объекта преследования, сопровождающуюся звуковыми возгласами, очень похожими на интимные, постельные. (Мама всегда останавливала своего ненаглядного во время этих занятий, если в поле зрения появлялась я. У каждого свои тараканы.) И, смонтировав сексуальную запись с чешско-женскими «комментариями», подсунула его русской жене. Получалось, что Романов с врачихой в соседнем отсеке занимались сексом, страстным и наглым. А мамочка в этот момент чуть не умирала, так ей было плохо. А когда поползли слухи на всех языках и наречиях о романе русского учёного и чешской медички, её почти похоронили. Дай бог здоровья, счастья и всего самого лучшего и желаемого простому врачу, много и давно практикующему специалисту, греческому доктору, отдающему всего себя на благо людей. Госпожа Романова никогда не забудет об этом, она по сей день дорожит его дружбой. Эскулап по имени Сократ вытащил её. Мало того, каждый день занимался восстановлением здоровья русской учёной, реабилитацией, в устах сплетниц тут же переведённой в ухаживания и отношения между фигурантами. Вот и получилось, что по всем фронтам на семью моих родителей наступала медицина. Основная научная братия снялась с места и отправилась дальше, в Индонезию, Австралию. Все очень переживали, что Романовы не могут отправиться с ними. Особенно волновалась австралийская подруга мамы, бывшая соотечественница. И чтобы как-то поддержать, оставила свои незаконченные разработки русской коллеге, на рецензирование. Ведь кроме неё никто не сможет точно и честно это сделать.

— Ты обязательно выздоровеешь, я буду молиться за тебя! Побольше сил и удачи! Всё будет хорошо! — Пожелала жительница кенгурового края. Романов остался при жене, уже неплохо себя чувствующей. Ему поставили кровать, разрешили ночевать рядом с супругой. Днём он обрабатывал добытое ранее, советуясь со своей половинкой по научным делам и по жизни, а вечером постигал основы ухода за выздоравливающими, и не только на маме. Помогал, одним словом. А ему «ассистировала» неугомонная европейская девушка со странными представлениями о жизни и смерти. Похоже, она взялась не на шутку за претворение в жизнь своего замысла. Что могла противопоставить еле живая женщина? Госпожа Романова была обречена, одна русская варварка против европейских ценностей… Не на ту напали. Гены княгини Ольги, несогласие с устоями патриархата и далеко сидящие в русских женщинах нравы декабристок сделали своё дело. Конечно, внешне, будучи зеленолицей, худющей, кожа да кости, ослабленной и почти обездвиженной, мамочка представляла собой ещё ту боевичку против молодой, розовощёкой красавицы. Папа Серёжа уже не двусмысленно посматривал в сторону вылезающей из трусов чешки, нет-нет, да и пропадал на пару часов. Не реагировать не получалось, здоровья, и физического, и душевного, это не прибавляло. И что? Пустить всё на самотёк? Ну, переспит, или уже переспал, а дальше? Уйдёт к ней? Помогать горшки выносить или уколы ставить? И сдохнет. Без неё, мамочки моей и их дела, неотъемлемого смысла жизни обоих. И самое противное, что если её Сергей уже довёл дело до измены, тогда всё, о прощении не могло быть и речи. И какого-то, хитроумного или, хотя бы просто умного, плана не было, но надо было вместе разобраться в оставленных материалах. Правда, ничего интересного и новаторского в них не было. И тогда мамочка пожертвовала своими наработками, о которых даже отец ничего не ведал. Она знала, чем его купить. Бедная чешская бесстыдница… Она уже и не знала, примитивная особь женского пола, что ей предпринять! Чёртов русский сидел около своей полуживой жены, поил её чаем и держал за руку, другой записывая за своей половинкой выкладки и заметки. Это открытие было подарено австралийской коллеге… Почти подвиг, для исследователя потерять свои наработки смерти подобно!

— Ты знаешь, Лиза, я до сих пор не знаю, правильно ли сделала, что не стала дознаваться до сути, была измена или нет. Сил не было, вокруг одни вражины европейского женского бомонда, сплетни, обман, подложки. Такая грязь и ерунда по сравнению с мировой революцией. Но Сергей никогда больше не дал мне ни одного шанса усомниться в его любви и верности. И это правда. У него просто не было такой возможности, я же рядом и днём, и ночью. И никакого элемента свободы. Он нам не нужен. Мы успеваем соскучиться, когда новая идея уносит в дальние дали. Это дело накрывает полностью, отнимает возможность нормально есть, пить и спать. Поэтому, когда мы возвращаемся к обычной жизни, нам есть что сказать друг другу. Вот так, моя дорогая доченька.

Так получилось, что к лету я осталась одна, совсем одна. Соня с мамой Алей уехали в Китай, в медицинскую клинику с надеждой на восстановление здоровья измучившейся женщины. Деньги на эту поездку собирали всем миром, очень помогли спортсмены и, конечно, Исаев. Он открыл в городе ещё один клуб, переоборудовав под каток здание старой котельной. Получился удобный и функциональный центр имени Павла Мостового. Нетрудно догадаться, что там проходили тренировки хоккеистов и фигуристов. И моя Дина уже ходила на занятия, гордо таская торбочку с фигурными коньками. Командовал в новом клубе один из друзей и Исаева, и Павла, Валерий Могильнер. Как человек может жить с такой фамилией? А когда он стал проявлять ко мне знаки внимания, я даже растерялась, только произнеся, Елизавета Могильнер. Жуть… Но в процессе общения этот симпатичный парень оказался весёлым, отзывчивым, любящим детей и их родителей, он со всеми находил общий язык. И, рассказывая о своей семье, начиная с прадеда, очень гордился их заслугами, в связи, с чем совершенно не гнушался своей звучной фамилии. Мне даже стало немного стыдно за некрасивые первоначальные мысли. Валера напросился встречать меня с работы,