— едва ли не наощупь убедился, что не опоздал (о бездыханное тело не споткнулся). Запоздало сообразил, что провал в заборе не очень-то и виден вечером с дороги. А значит, что маньяк тоже заранее обследовал этот маршрут и запланировал, где именно расправится со своей жертвой. Вот только он вряд ли будет прятаться в засаде: скорее последует за женщиной от автобусной остановки, чтобы заранее не вспугнуть жертву, выбираясь из кустов. «Нормальные люди вечером по кустам не прячутся, — подумал я. — Только охотники на маньяков… и засранцы».

К месту засады свернул по заранее примеченной тропке — та вела к очередному «окошку» в заборе (прикрытому досками — отодвинуть их я в октябре не смог). Вдоль забора прошёлся к кустам шиповника. Всматривался под ноги, чтобы не вступить в мину биологического происхождения — где-то такая была: об этом говорило моё обоняние. Добрался до облюбованного ещё в прошлом месяце пяточка за кустами, убедился, что там безопасно (даже ветер не приносил сюда неприятные запахи). Выглянул через просвет в кустах — туда, откуда со стороны проспекта Гагарина ждал появления женщины и маньяка. «Фонарь светит, — отметил я. — Замечательно».

От проезжей части проспекта меня отделяли примерно пятьсот метров. Но шума от проносившихся там автомобилей я не слышал. Всего в полукилометре от центральной транспортной артерии города я стоял за кустами в полной тишине. Будто посреди безлюдной степи. Не слышал ни человеческих голосов, ни лая собак. К вечеру смолкли и птицы. А вот насекомые не подавали голосов: не иначе как вымерли от холода. Пар у меня изо рта не шёл. Но ветерок холодными пальцами приглаживал мне волосы, так и норовил забраться за ворот. Я передёрнул плечами, размял пальцы; дождался, когда глаза привыкнут к полумраку.

Снял со свёртка верёвку, гирляндой повесил её на куст. Развернул плед (достал обрез и будёновку) набросил его себе на плечи: предчувствовал, что иначе замёрзну в своём свитере (полосатый свитер я использовал «на все случаи жизни» — в нём я ходил в институт, в нём же отправился охотиться на маньяка). Укороченную с обеих сторон винтовку системы Мосина уложил, как на полку, на ветки шиповника — те прогнулись, но удержали обрез. Повязал на шею белый платок, натянул на голову суконный шлем с коротким козырьком и красной звездой — решил повторить маскировку, что использовал при «охоте на Каннибала».

Вздохнул. Скрестил на груди руки. Приготовился к долгому ожиданию.

* * *

Не стал мудрить со сценарием охоты. Постарался не усложнять себе задачу. Составил план по принципу: «пришёл, увидел, победил». Примерные время и место будущего преступления знал. Поэтому не боялся опоздать. Понимал, что преступник и его жертва появятся со стороны проспекта Гагарина — оттуда, где светил фонарь. Замечу я их заблаговременно. Фото маньяка я в интернете видел. Вот только было это давно. Поэтому сомневался, что узнаю Белезова, когда увижу его «вживую». Лакмусовой бумажкой послужит та самая санитарка. Придётся женщине всё же пережить несколько неприятных мгновений. Я подожду, когда на неё набросится маньяк — только после этого стану действовать.

В идеале было бы подождать, пока санитарка потеряет сознание. И лишь после этого начинать пальбу в её обидчика. Но я так и не воскресил в памяти, когда Горьковский душитель насиловал своих жертв — до или после их смерти (не помнил, чтобы в статьях или интернетовских роликах упоминали подобные подробности). Поэтому опасался пропустить момент, когда женщина лишится сознания навсегда. Потому и затеял вновь маскарад с платком и будёновкой — пусть они станут главными моими приметами, которые запомнит испуганная дамочка. Альтернативу свитеру я не нашёл. А вот штаны я нацепил ещё те, что были на мне во время обезвреживания Каннибала. Не так будет жалко, если сгоряча изорву их о колючие кусты.

Белезов, по моим прикидкам, набросится на санитарку в паре шагов от дыры в заборе — той, через которую узкая тропка вела к пустырю. За пару секунд он её не задушит (шеи маньяк своим жертва не ломал — смотрел женщинам в глаза, «наслаждался» их предсмертным испугом). А там уже подоспею я. Выстрелю мужику в бок (чтобы не задеть санитарку). Потом ещё пару раз — куда посчитаю удобным. Ну, и напоследок — сделаю парочку контрольных выстрелов. Проделаю свою работу на манеру киллеров из девяностых годов. Быстро, кроваво, шумно, но эффективно. Пока слегка помятая Гастролёром женщина оклемается, я уже буду далеко. Вытру с обреза свои отпечатки — брошу его в приоткрытый канализационный люк (видел его сегодня). Вот и весь план.

— Гениально, — пробормотал я.

Шмыгнул носом. Полупустой желудок тоскливо урчал (негромко — с дороги его не услышат). Плед — не пончо: он так и норовил соскользнуть с плеч. Но хорошо защищал от осеннего ветерка спину. Надетые на ноги три пары несколько раз штопаных носков не позволяли зябнуть ногам (новые туфли обувать не стал — натянул старенькие, убогие, но хорошо растоптанные). Отворот будёновки закрывал уши и шею. Я сдвинул рукав, но не сумел рассмотреть положение стрелок на циферблате невзрачных, доставшихся в наследство от Комсомольца часов. Прикинул, что стою в засаде уже около часа (три четверти часа так уж точно!). Сунул в карман озябшие пальцы. Переступил с ноги на ногу. Всё отчётливей замечал, что волнуюсь.

* * *

«Где они?!» — так и хотелось мне воскликнуть. Поправил на плечах плед. Будь у меня фонарь или зажигалка — давно бы посветил ими на циферблат часов (чудилось, что отметку восемь часов вечера стрелки давно миновали). Но выходить к фонарю я не решался: казалось, что стоит мне только «засветиться», как неминуемо спугну свою жертву (что пока ещё считала себя охотником). Горьковский маньяк представлялся мне сейчас эдакой пугливой ланью, которую мог испугать даже треск сломанной ветки.

Мочевой пузырь подсказывал: я проторчал около забора часа полтора, не меньше. Пятки побаливали, точно меня били по ним палкой (тому виной туфли или долгая неподвижность). То и дело поочерёдно приподнимал ноги, сгибал их в коленях — убеждал себя, что коленные суставы пока не окаменели. Волнение сменилось раздражительностью. Уже не размышлял над тем, смогу ли я выстрелить человека. Думал: скорее бы расстрелять этого командировочного гада, да поехать в общагу пить горячий чай с большим (очень большим!) бутербродом.

Шесть человек прошли по дороге, пока я прятался за кустами шиповника. Ни один из них не походил на тех, кого я поджидал. Со стороны больницы к