Вдруг раздался шум, по оконному стеклу застучали камни и комья грязи.

— Господи боже мой! Что такое? — воскликнул Джон в тревоге. — Пожар?

Одним быстрым гибким движением Элизабет вскочила с кровати, прикрыла рубашкой тяжелые качающиеся груди и выглянула в окно, в темноту деревенской улицы.

— Ты уже закончил, Джон? — раздался веселый пьяный вопль. — Посадил свои семена?

— Богом клянусь, сейчас я всех их поубиваю! — закричал Джон, швыряя свой ночной колпак на пол.

Элизабет спокойно отложила в сторону ночную рубашку, вернулась в кровать на свое место и наконец заговорила:

— Никогда не произноси имя Господа всуе, муж мой. Это Его заповедь. Наш дом должен жить по Его законам.

Это были ее первые слова в их спальне, первые слова, которые она сказала обнаженной. Джон рухнул в постель, желание улетучилось, оставив его мягким, как евнух.

— Я буду спать, — мрачно заявил он. — Тогда я точно тебя не оскорблю.

Он потянул на себя все простыни и одеяло, повернулся спиной к жене и закрыл глаза.

— А ты можешь снова помолиться, если угодно, — добавил он сердито.

Элизабет, у которой отняли одеяло, молча лежала на прохладной простыне, набросив свою новую ночную рубашку на грудь и живот и чувствуя себя унизительно голой. Лишь когда она услышала глубокое дыхание Джона и убедилась в том, что он уснул, она пододвинулась ближе к широкой спине мужа, обвила его руками и прижалась к нему своей прохладной наготой.

Она немножко поплакала, прежде чем уснуть, не испытывая, однако, сожаления о произнесенных словах.

На следующий день, не успела Элизабет поворошить уголья в камине и поставить на огонь утреннюю овсянку, раздался стук в дверь и вошел посыльный графа.

— Его светлость желает видеть вас в Лондоне, — коротко объявил он.

Прибывший слуга снял перед хозяйкой шляпу, однако смотрел на Джона. Элизабет тоже взглянула на молодого мужа, втайне надеясь, что тот откажется. Но Традескант уже сидел в кресле у камина и натягивал сапоги для верховой езды.

— В доках, — добавил посыльный. — Вы встречаетесь с его светлостью в Грейвсенде.

Еще один короткий поклон — и он исчез. Слуги Сесила не задерживались и не сплетничали. По общему мнению, у графа повсюду имелись уши, и нескромный человек долго у него не работал.

Элизабет вынула из шкафа переложенный лавандой дорожный плащ Джона. Когда она убирала его, то думала, что плащ провисит долгие месяцы, и хотела уберечь его от моли.

— Когда ты вернешься? — спокойно поинтересовалась она.

— Пока не знаю, — поспешно отозвался Джон.

Холодность его тона покоробила Элизабет.

— Мне навестить тебя в Хэтфилде? Или в Теобальдсе? — спросила она.

Он посмотрел на жену, увидел в ее руках плащ и вежливо ответил:

— Спасибо. Я дам тебе знать. Мне неизвестно, что происходит. Не представляю, что Сесилу нужно, но у него сейчас опасные времена. Я должен ехать немедленно.

Элизабет чувствовала, как ее взгляд на мир, основанный на деревенском опыте, рушится под тяжестью великих событий, которые теперь будут влиять и на ее жизнь.

— Не думала, что сейчас особенно опасные времена. Чем же они опасны?

Традескант бросил на жену быстрый взгляд, словно ее невежество его удивило.

— Для людей с большой властью любые времена опасны, — пояснил он. — Мой хозяин — самый главный человек в стране. Он ежедневно сталкивается с той или иной опасностью. Если он посылает за мной, я отправляюсь в путь без лишних вопросов и не строю никаких личных планов.

Как могла Элизабет оспаривать долг слуги перед господином? Она кивнула и пообещала:

— Я буду ждать от тебя известий.

Джон поцеловал жену в лоб тем бесстрастным безразличным поцелуем, с которого началась их помолвка и который все еще властвовал над их отношениями. Элизабет подавила порыв поднять лицо и поцеловать супруга в губы. Пусть он не хочет целовать ее, не желает спать с ней, но хорошая жена не должна жаловаться. Придется ждать. Она обязана выполнять свой долг по отношению к мужу, как он выполняет долг по отношению к своему господину.

— Спасибо, — небрежно бросил Джон, как если бы она оказала ему мелкую незначительную услугу.

Затем он вышел на задний двор, оседлал коня и выехал на деревенскую улицу. Элизабет стояла в дверях с высоко поднятой головой. Никто из деревенских сплетников не узнает, что муж оставил ее такой же девственной, какой она была в день свадьбы. Джон, чувствуя в окнах соседних домов глаза наблюдающих, приподнял шляпу в прощальном жесте. Он не нагнулся поцеловать жену, не произнес ни единого слова поддержки или утешения. Сидя верхом на коне, он смотрел с высокого седла на бледное лицо Элизабет, которую покидал, так и не сделав женщиной. Традескант и сам прекрасно понимал, что ведет себя неподобающе, что его долг перед графом стал в то же время и поводом для разлуки с супругой.

— Прощай, — коротко промолвил он, повернул коня и пустил его быстрой рысью.

Всю дорогу на север к Грейвсенду его терзала мысль: он был недобр к Элизабет. Даже если не принимать во внимание, что все произошло в первую брачную ночь, что перед этим злосчастным вторжением она лежала в чем мать родила, такая теплая и приятная на ощупь. Она сказала не более того, что имела полное право сказать.

Традескант встретился со своим господином в Грейвсенде, в доках Ост-Индской компании. Воздух был полон запахами корицы и специй; отовсюду долетала ругань докеров.

На борту корабля у сходней их встречал купец.

— Идите за мной, — пригласил он и повел их в каюту капитана между парусными мастерами и поставщиками канатов.

— Вина? — предложил купец.

Граф и его садовник кивнули.

— Я привез кое-какие любопытные корешки, — сообщил купец, когда гости осушили бокалы. — Заплатил за них золотом по их весу, поскольку был уверен, что такой человек, как вы, ваша светлость, заплатит за них гораздо больше.

— А что там? — осведомился граф.

Купец открыл деревянный ларец.

— Я старался, чтобы они не высохли и не потеряли свежесть. Прятал их от света, как советовал господин Традескант.

Он протянул горсть древесных изогнутых коричневых корешков, на них еще остались пыльные комочки земли. Граф осторожно взял их и передал садовнику.

— Корешки цветов необычайной красоты, — затараторил купец, уставившись на беспристрастное лицо Сесила. — Конечно, ваша светлость, корешки никогда не выглядят привлекательно. Но благодаря рукам вашего садовника превратятся в роскошные растения…