Саммерс взбежал на второй этаж.

— Мистер Халло, — произнес он, стоя на ступеньках, — вы злитесь на меня, вот и выпускайте пар по адресу. Я был груб с вами. Можете высказать все, что обо мне думаете.

Но механик отчего-то не спешил высказываться.

— Тогда так, — продолжил коммерсант. — Во-первых, мне бы хотелось, чтобы вы помнили: возраст мистера Фрейшнера — не ваша забота. Он управляющий, а не вы, и обсуждать тут нечего. А во-вторых, если я еще раз услышу «коммуниcтический террор — микстура от капитала», «жиды», «масонский заговор» или славы и осанны в адрес Форда — вы уволены. Думать что угодно — ваше право, но пока вы работаете на меня, потрудитесь придерживать свой язык.

Терпение механика лопнуло.

— Я все скажу Форду! — и он потряс грязным кулаком.

— Что вы ему скажете? — поинтересовался Саммерс.

— Все! Все, что вы тут наговорили!

Саммерс пожал плечами.

— Идите. Вам же будет хуже.

— Что?! Угроза? Форд и это узнает!

— Не думаю, мистер Халло, — спокойно сказал Саммерс и зевнул.

— А! Вы меня убьете! — механик адски захохотал. — Я давно этого жду! И момент выбрали! Вашего компаньона, единственного порядочного человека во всем заведении, здесь нет. Фрейшнер, этот ж-ж-ж…

Тут Халло поперхнулся и умолк.

— …ж-ж-жестокий управляющий? — предложил коммерсант. — Да, он бы меня не выдал, тут вы правы. Фрейшнер — стоящий парень. Но убивать вас, мистер Халло, никакого интереса.

— Вы не имеете права! Я буду жа… — начал механик по привычке и спохватился. — Как — никакого интереса?

— Да никакого, — улыбнулся коммерсант. — Вы погубите себя сами. Изложить дело: «Саммерс сказал то-то и то-то» и сразу заткнуться вы все равно не сможете.

— Почему?

— Потому что это выше ваших сил. Вы начнете разглагольствовать, вплетете евреев, масонов, Маркса, мировой заговор, собьете всех с толку и вас просто выкинут вон.

Самерс подумал и добавил:

— Ябеда.

— Вы не имеете права меня оскорблять! — закричал механик. — Я уволюсь! Вам придется нанять вместо меня троих! Четверых! Пятерых!

— Да, придется, — коммерсант наклонился к нему так, что их лица едва не соприкасались, и произнес вполголоса: — Зато вас никто не возьмет. Найметесь простым рабочим на консервную фабрику, вылетите через месяц, год проищете другое место, отсидите за бродяжничество и так до глубокой старости, пока вас не выкинут уже отовсюду. Вы станете немощны.

Халло квакнул.

— А профсоюз не поможет, — коммерсант зевнул. — Потому что и там вы мутите воду своими митингами. Придется вам откинуть копыта под забором. Ну, как?

Халло неразборчиво буркнул и отвернулся.

— А? — переспросил коммерсант.

И, подождав, добавил:

— Я вижу, относительно вашего непосредственного начальства вы уже усвоили. Я рад, мистер Халло. Масонов и мировой заговор я вам прощу. Это ваше проклятье. К тому же, оно мне выгодно. Теперь вот что.

Саммерс оперся о деревянные перила.

— Мистер Халло, я уезжаю. Мне хочется верить, что пока меня не будет, вы не выведете мистера Фрейшнера из себя. Я уповаю, что он не займется придумыванием необычных и жестоких наказаний за саботаж, как это делается на «Форд Мотор». Я питаю надежды, что вашими трудами нигде не произойдет революции. И я рассчитываю, что в мое отсутствие вас самого не зашибет какой-нибудь еще борец за мировую справедливость.

С этими словами коммерсант нагнулся, поднял гирю и вручил ее механику.

— Уберите это в свою комнату. Устроили здесь склад.

А потом пошел не то дождь, не то снег. К обеду он превратился в бурю, дорогу замело ко всем чертям. Саммерс взял книгу и устроился в библиотеке. Время от времени он вставал и ходил из угла в угол. Он маялся.

Час проходил за часом. К полуночи сырые хлопья повалили сплошной стеной, застилая все и на лету превращаясь в воду. Ветер хлестал по стеклам ветками деревьев. Было совершенно темно, тихо — только где-то у соседей буксовал мотор, с пола сквозняк шевелил шторы, но пламя камина и зеленая лампа делали комнату уютным убежищем.

Внизу хлопнула дверь. С трубкой в зубах, в халате Саммерс вышел в коридор и съехал по перилам в гостиную.

Но это был не Маллоу.

— Заглохла, — сообщила доктор Бэнкс. — Ужасная чепуха. Забыла про лужу.

Ее твидовый жакет и шляпа потемнели от влаги, с юбки текло, коричневые ботинки — по лодыжки в глиняной каше. Губы доктора были бледными, нос — красным, перчатки — грязными, и тут к гадалке не ходи — в грязь шлепнулась, пока пешком бежала; словом, было ясно, что доктор потеряла черт знает, сколько времени, пытаясь решить проблему сама.

— Совсем свихнулись с этой вашей независимостью, — сказал Саммерс. — Знаете же, что из этой чертовой ямы без буксира не выбраться. Зачем было дурака валять?

Лужа, о которой шла речь, была местной достопримечательностью, известной под именем Блинвилльского каньона. Она появилась в незапамятные времена, когда еще не автомобилисты, но фермеры проклинали чертову яму, погоняя своих кляч на рынок. Мистер Саммерс встречался с ней значительно чаще доктора Бэнкс потому, что она находилась в каких-то двухстах футах от его дома. Он знал, о чем говорил.

— Придержите ваш язык, — отрезала доктор. — Вы, как я вижу, без машины? Нельзя ли попросить вас позвонить мистеру Халло, чтобы отбуксировать мой авто?

Но мистер Халло, которого разбудили телефонным звонком, брюзгливо сообщил, что не видит причин, чтобы дело не могло подождать до утра. Только полоумный мог решиться украсть консервную банку пятнадцатилетней давности, которую глупая баба уделала, как бог черепаху. К тому же, если бы кому сдуру захотелось возиться с жестянкой в луже, так этот благородный человек имел право на вознаграждение. Тем более, что если бы вору удалось ускользнуть незамеченным, Халло готов съесть свои носки.

Утром, клятвенно заверил механик, «Форд» доктора не только будет отбуксирован к ее дому, но и исправлен в лучшем виде.

Затем он прибавил несколько темпераментных эпитетов касательно состояния автомобиля доктора и отключился.

— Ржавый якорь тебе в … — коммерсант, все еще стоявший с трубкой в руке, придержал язык. — Ну, в общем, да. Он прав. Завтра будете развлекать местное общество.

— Это же ваш персонал! — возмутилась доктор Бэнкс.

— Мой. И что?

— Позвоните ему еще раз!

— И что?

— Распорядитесь, чтобы…

Доктор тоже умолкла. Лицо коммерсанта самым недвусмысленным образом свидетельствовало: дело безнадежно.

— Нечего было отказываться менять ваши ржавые потроха, — буркнул он.