гниют. Хорош реветь! Бесы вы или попы драные? Вставайте! — старичок отеческими ударами поднял собратьев. — Пойдем к нему. Сами знаете: они своих не бросают.

— И то верно.

— И вправду… Ну у тебя и рожа красная!

— А ну цыц! Вперед, на лунный камень.

Побежали черти вновь, но бежали уже с несвойственной им надеждой, видимо, хозяин и вправду был так хорош, что и смерть его пугает их, как своя собственная. Три комочка неслись мимо озер, церквей, деревень. Когда они пробегали мимо очередного села, две старухи, отдыхающие у колодца, только ахнули.

— Снова черти шалят, Некифровна. Ой не к добру это!

— Этко на камень тот, чертов шабаш! Грю я Метрофану, чтоб собрал наших, православных, да и забили этокого колдуна! Столько посевов и живёл он нам испортил!

— Тише ты! Услышит и костей не соберешь…

— Пха меня, православную, сам Дъябал испугается! Не то что этот гад мать его ети. Тьфу!

Только как чуть стемнело, черти оказались на холме, на вершине которого было три камня поставленных башенкой.

— А где ж его хата?

— Да вот его могила, помер. Тьфу.

— Типун тебе на язык!

Молчание. Тихо начинали свои песни кузнечики, где-то ползали черви, а пчелы быстро возвращались в ульи. Послышались шаги, босые ноги прижимали сочную траву к земле, натыкались на гладкие и острые камни. На холм поднялся дед в одной рубашке, а в руках он держал огурец и склянку настойки. Длинная сивая борода громко заявляла о долгих годах жизни, а чуть сгорбленная стать и тусклое лицо сообщали о тяжком бремени, который он несет до сих пор. Черти спрятались. Старик грузно опустился напротив насыпи, чуть поправил башенку, вздохнул и, откупорив бутылку, сделал пару глотков, а после жадно откусил почти половину огурца. Чуть зажмурился.

— Полно прятаться, не стоит вам здесь сидеть. Портите землю.

Чертики показались перед стариком, немного смущаясь и волнуясь они разглядывали лицо Зорана. Морщины формировали множество выемок на лбу, острые скулы и мертвенно спокойные глаза вызывали легкий страх.

— Говорите, чего вам и выметайтеся.

— Помощь нужна, ваше благородие.

— Без вас нам никак.

— Хозяина нашего церква взяла, говорят, прибьют скорого.

Старик встал и, сделав очередной глоток, добил огурец, направился куда-то в чащу.

— Дапамажите хоть!

— Усе отдадим коль надо!

— Все сделаем для вас.

— Не сделаете. То, чего я хочу, никакой бог не сделает.

Двое бесов — более молодые — уцепились за конец рубахи и стали слезно просить милости. Дед лишь стряхнул их.

— Пойдите прочь!

Пара шариков хотела вновь попробовать уговорить колдуна, но его глаза сверкнули черной злобой, от которой черти грустно поплелись за ним. Дошли в тишине до маленькой избы, сама она чуть вкопалась в землю и также скривилась, как и ее хозяин. Зоран захлопнул дверь прямо перед носом гурьбы, следовавшей за ним.

— Катитесь к чорту.

Нечистые и покатились, правда, к чертополоху, что рос у окна. В доме было тихо, как и в лесу, лишь иногда было слышно уханье совы и некоторое шуршание ветвей деревьев и кустов. Черти задремали, слишком утомило их это путешествие, да и переживание за жизнь хозяина также измотало. Старый бес от бессонницы поднялся по стеблю к окну и стал наблюдать за колдуном, тот сидел за столом, смотрел в блюдце с водой, рядом, прямо под рукой, стоял череп до краёв заполненный наливкой, а в ногах мага лежал огромный пёс.

— Спи либо заходи.

Пухлый кругляш с радостью забежал в хату и уселся на углу стола. Ярчук недоверчиво смотрел на два копытца желая урвать хотя-бы одно. Бес разглядывал странную кружку.

— Нельзя — собака грустно улеглась обратно.

— Зубы якия-то неровные, — старый черт указывал на череп. — Халтурка, я бы краше сдела…

— А ты мне в рот не лезь! — завопил высоким голосом череп, черт аж взвизгнул и сел подальше с опаской поглядывая на пустые глазницы.

— Чаго не ушли?

— Ну, как чего? Хозяина нашего забрали, а помрет, что будем делать? Не сберегли значит и грош нам цена. Вот и не ушли.

— Такие значится и помощнички хе-хе-хе, — смеялся, стуча зубами, череп. Зоран взялся за костяной кубок и отпил, глаза его смотрели в воду и на ее ровной глади было женское лицо. По щекам пробежали слезы.

— Я не смог сберечь любимую, а ты хочешь, чтоб я сберег незнакомого мне мальца? Ты правда веришь, что такое ничтожество, как я, может чем-то помочь?

— Все мы знаем твою историю, даже сейчас ее неустанно рассказывают детям. Да, ты был страшен, но ведь ты понял это?

— А толку с этого? Скажи мне, что изменило то, что я понял это?

— Если бы ты не понял, то навеки стал бы ужасным, худшим в своем роде. Ты должен встать, должен оправиться, сейчас ты нужен как никогда. Думаю, она была бы такого же мнения. Сколько веков прошло мимо тебя, пока ты оплакивал ее?

— Все равно этого мало.

— Этого уже достаточно. Вернись к нам. Помоги мальку не совершить твоих ошибок. Силы у него много, как у тебя, а ума нисколько. Это то, что тебе так нужно.

Старик залпом выпил остатки настойки и с шумом ударил черепком об стол, тот словно окаменел от боли и смотрел немного зло. Колдун нащупал под столом еще несколько звонких бутылочек, заполнил череп до краёв, а мудрому черту в наперсток. Череп что-то запел.

— Не знаю… Мо ты и прав. Цыц!

— Чего цыц?! Музыка нужна для веселия, а то как поминки. Лучше б остался я у демонов, они меня любили! — еще немного побухтя он умолк, только иногда стрикал челюстью пугая черта, а после громко хихикал. Чуть погодя, когда несколько бутыльков было опустошенно, Зоран устало, почти сонно молвил:

— Чёрт тебя возьми! Ладно, возьму я вашего мальца. Чрез пару дней заберу.

И уснул на полу обнимая пса, а черт, разбудив собратьев, направился к хозяину.

Глава тринадцатая. Костёр

После нескольких дней яростных, но уже не таких слепых проповедей узникам предложили крещение, но никто не принял его. Степан — старообрядец — отказался (да и смог бы принять он веру убийц жены?), а цыганская гадалка громко рассмеялась прямо в доброе еще не обросшее лицо монаха. С того времени пряник сменился кнутом и вместо робкого Прошки в тюрьму стал наведываться епископ и два его помощника. По началу он захаживал к заключенным, желая "просветить" их в веру "чистую и правильную". Но, когда увидел отношение умников к его Богу, долго себя не сдерживал. Теперь веру начали доносить