Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так отравляют радость жизни. Тебе что-то вроде дают, но при этом тебе ничего нельзя. Ты можешь испачкаться, забрызгаться, разочаровать, вызвать неудовольствие или даже получить по уху, если не оправдаешь ожиданий. Стой, как памятник, по щиколотку в воде в жаркий день. А потом тебя возьмут за руку и уведут с озера, похвалив за то, что ты был хорошим. Или просто не ударят. Не завопят: «Ах, вы меня разочаровали!»
И многие люди так проживают жизнь – стоят в жаркий день по щиколотку в прохладной воде и боятся намочить трусики. Боятся пошевелиться и что-то сделать не так.
Меня в детстве выпустили во двор в снежно-белом пуховом свитере. Роскошная была вещь. И тоже мама велела быть поаккуратнее. Я очень старалась, правда. Гуляние было испорчено, ведь надо быть осторожной! К счастью, я немедленно упала в единственную грязную лужу. И еще сверху меня волной грязи захлестнуло. Я заплакала и пошла домой; с меня капала грязь. Мне тоже года четыре было, тогда дети гуляли самостоятельно во дворе. Ну и что? Мама расспросила, не ушиблась ли я. А потом отмыла меня в ванне с пеной «Селена» и белым утенком с дырочкой для зубной щетки. Свитер постирали, он стал серым и крошечным, как раз налез на плюшевого медвежонка. Ровным счетом ничего страшного не случилось, хотя мама огорчилась, конечно. Тогда мало было хороших вещей.
Понимаете, в жизни невозможно жить и не пачкаться. Не падать. Не мочить штанишки в озере. Не получать иногда по лбу от хулиганов и не терять игрушки. Невозможно прожить жизнь и ни разу не упасть. И искупаться в прохладном озере, не замочив трусики. Всякое бывает в жизни; уберечься от всего и сохранить снежную белизну одежд невозможно, если жить по-настоящему.
Но многие люди смертельно боятся неудачи или падения. И стоят на одном месте, стараясь не шевелиться. И шарахаются от тех, кто смеется и брызгается. А потом их уводят за руку ангелы смерти, и они жалобно оглядываются на голубое озеро. И даже на грязную лужу; это тоже интересно. И их кладут в аккуратный ящик в белых свитерах – совершенно белых.
Живите. Я часто говорю: «Ничего страшного». И на приеме так говорю, и в жизни. Если действительно ничего страшного. Ну, упал, испачкался, ушибся. Ничего, это пройдет. Страшно стоять в воде и не сметь шелохнуться. И видеть в отражении свое постаревшее лицо…
Зависть возникает исподволь, не сразу.
И сначала она может маскироваться дружбой или восхищением. Но как только начинается копирование, зависть становится очевидной. Завистник трудолюбиво и упорно повторяет каждый ваш шаг. Он повторяет вас в жажде завладеть вашей славой, талантом, преимуществами, красотой, деньгами… Он подменяет вас собой в надежде, что будет получать посылки и подарки, адресованные вам.
Поэт Мариенгоф, очевидно, завидовал Есенину. И к славе его ревновал, и к успеху у женщин. И сама природная красота Есенина заставляла Мариенгофа страдать. Они были совсем непохожи: высокий черноволосый Мариенгоф с вытянутым лицом и среднего роста белокурый синеглазый Есенин. Но Мариенгоф полностью копировал одежду Есенина и поэта к этому подтолкнул; они совершенно одинаково одевались. Это странно выглядело и потешно. Если не понимать жгучей зависти одного к другому. Одного наградили талантом сверх меры, и он бездумно и щедро этот талант расточал. Другой часами вымучивал строки и образы – но кто помнит стихи Мариенгофа? Который, бесспорно, был талантлив и умен. Но от природы бездарен как поэт.
И вот однажды один знакомый подарил Есенину галстук-бабочку, коричневый, в тонкую полоску. У него с царских времен осталась коробка с разными галстуками; вот он Есенину-франту и преподнес подарок. Мариенгоф увидел его и прибежал к знакомому. Стал требовать такой же галстук! Даритель даже растерялся и всю коробку перед литератором вывалил: мол, выбирай. Раз тебе так нужен галстук, возьми любой.
Нет! Мариенгоф хотел коричневый галстук-бабочку в тонкую полоску. Вот такой надо. Не нужны другие, давай такой! Чтобы в точности как у Сергея был галстук, другой не надо!
Не нашлось такого же галстучка. Но случай показательный. И поэму такую же Мариенгоф писал, и пальто такое же носил, и друзей таких же имел. И вроде как достиг, добился, жил хорошо. А Есенин погиб молодым. Мариенгоф еще и роман о своем друге написал, где любовь перемешана с ядом зависти… Восхищение – с принижением.
Завистник хочет все как у вас. Он даже обои поклеит такие же. Волосы в тот же цвет покрасит. Купит в точности такую одежду и отдыхать поедет туда же, куда и вы. И поэму напишет на ту же тему, украв у вас сюжет. Ну, таковы завистники. Надеются, что дары, адресованные вам, придут к ним. Надо только надеть галстук-бабочку, коричневый, в тонкую полоску.
Знаете, завистливые подражатели в чем-то правы. Копирование отнимает у нас силы, это да. И дает завистнику возможность получать наши «гонорары». Только вместе с гонораром завистник-копировальщик получает еще кое-что. Не все посылки набиты дарами. И не все заказные письма приятны. Можно получить часть судьбы того, кого умышленно и жадно копируешь. Сын Мариенгофа покончил с собой в пятнадцать лет. Рано, как и Есенин. Вырос талантливым, способным, тонко чувствующим – как настоящий поэт. А потом наложил на себя руки, пока родители гуляли после театрального представления. Такая трагедия.
Вот об этом завистливый плагиатор забывает совершенно. Он хочет получить чужую судьбу. Чужой «талант», так в народе называли и судьбу, и предначертание, и удачу, и талант… Что же. Это возможно. Только тогда он получит кое-что еще. Все минусы вместе с плюсами. Он добровольно вызвался на это.
И получил кое-что еще в придачу к галстуку-бабочке… Нет, лучше не завидовать и не пользоваться дарами чужой судьбы. Мало ли, что там осталось в коробке с галстуками. Не все чужое надо надевать на шею – узел чужой судьбы трудно развязать потом…
Факты – упрямая вещь, есть такое выражение.
Юнг писал о философе и богослове Тертуллиане, который тысячу лет назад высказал постулат веры: «Верую, ибо нелепо». Глупо звучит и странно, если не понять смысл. Верю, потому что это – мой внутренний факт. Я душой знаю, что это было. Я данный факт принимаю, он для меня бесспорен.
Я сталкивалась с истинным злом, и это мой внутренний факт. Я не могу его доказать тем, кто не сталкивался с истинным злом