До сих пор из мрачного тюремного здания не доносилось ни звука. Значит, караульные не обнаружили ничего подозрительного. Заглядывая в камеру, они по-прежнему видели темноволосого человека, лежащего под одеялом. Стул надзирателя находился вне поля зрения того, кто смотрел в дверное оконце. Охранник, который не сомневается, что Креллин на своем посту, вряд ли войдет к узнику раньше положенного времени.

Отогнав от себя мысли о возможном преследовании, Шерлок Холмс занял исходную позицию. Обеими руками нужно было держаться за ту стену, что за спиной, а в другую — упереться ногой. Этот трюк тысячи юных трубочистов осваивали, не успев проститься с детством. Вторую ногу Холмс подтянул, чтобы действовать ею как рычагом. Оторвавшись от земли и почувствовав ступнями слегка бугристую поверхность камня, он на мгновение неподвижно повис в воздухе.

Трудность заключалась в том, чтобы двигать руками так, как говорил старый Уильямс, — на манер крабьих клешней. Отталкиваясь от одной стены ногами, Холмс стал подниматься по второй, переставляя ладони. Дети могут развлекаться подобным упражнением на небольшой высоте. Взрослый мужчина с крепкими нервами, который натренирован не хуже Генри Уильямса, способен таким образом подняться над землей на шестьдесят футов. Взглянув наверх, Холмс увидел плывущие по небу тонкие облака. В них тонули лучи рассвета.

С терпением, присущим ему в минуты крайней опасности, Холмс медленно, дюйм за дюймом, продвигался все выше и выше. Туман уже рассеялся, сменившись серым предутренним светом. Темнота постепенно отступала под натиском дня. Повиснув между двумя стенами, мой друг ловко нащупывал на камне царапины и сколы, за которые можно было ухватиться. Отсчитывая уходящие мгновения, Холмс чувствовал, как от волнения кровь ускоряет свой бег по жилам, но продолжал действовать с безошибочностью механизма. Прижимая ладони к шершавому камню, он до крови раздирал себе кожу, однако старался дышать размеренно.

Иногда под рукой не оказывалось удобной выщербины. Один раз пальцы Холмса соскользнули, но он сумел удержаться на весу, инстинктивно ухватившись за сколотый угол плиты парой дюймов ниже. Мой друг остановился и сделал несколько медленных вдохов, не глядя вниз. Он разбился бы насмерть, если бы упал с такой высоты. Изредка сыщик слегка поворачивал кисть, чтобы отереть об одежду кровь или пот. Наконец ржавое дно водяного бака оказалось прямо над его головой.

Шерлок Холмс со свойственной ему скромностью говорил, что он не сильнее большинства людей. И все-таки, хоть он и не походил на атлета в общепринятом представлении, в его жилистых руках заключалась невиданная мощь. Гениальный детектив не только мог придать кочерге форму дуги, но как-то раз даже распрямил ее, согнутую незадолго до этого разъяренным посетителем. Не обладай Холмс другими талантами, он вполне сумел бы зарабатывать на хлеб, исполняя роль ярмарочного геркулеса. В опасные моменты его не раз выручала недюжинная крепость собственных мышц.

Мой друг боролся за свою жизнь, медленно поднимаясь по тюремной стене. Двумястами футами ниже, по ту сторону ограды, жались друг к другу крыши лавок, где торговали географическими картами и корабельными снастями. В месте крепления бака стена была повреждена. Удачно ухватившись за нее, Холмс дотянулся до перекладины. Моля всех богов, чтобы металл не оказался насквозь проеденным ржавчиной, детектив оттолкнулся ступнями и, взявшись покрепче, повис на руках, будто под куполом колокольни.

Ноги беглеца остались без опоры. Но благодаря акробатической гибкости и длине конечностей он справился с трудным положением. Холмс раскачивался до тех пор, пока снова не уперся подошвами в стену. Затем, держась за перекладину одной рукой, вытянул другую вверх и в сторону. Поставив ногу на металлическую планку, Холмс сделал рывок и упал лицом на крышку бака. Значительную часть пути мой друг преодолел, однако впереди его ждало жестокое испытание.

От ближайшей крыши, с которой можно было спуститься на улицу, а значит, обрести свободу, сыщика отделяло немалое расстояние. Но он не сомневался в своих силах (качество, весьма раздражавшее многих врагов великого детектива). Холмс твердо знал, что сумеет повторить трудный и опасный опыт своего учителя.

Теперь нужно было встать, потянуться вбок и зацепиться за деревянную балку с колючей проволокой. Рубашка или любая другая тряпка, намотанная на руку для защиты от стальных шипов, помешала бы беглецу крепко хвататься за брус. «Колючки ранят, — сказал Генри Уильямс, — но не убивают. Разве только сам дашь себя убить. Надо крепко-накрепко затвердить, что ты должен проползти сотню футов. А это не так уж и много. Держишься что есть мочи и считаешь. Прошел десять — осталось девяносто, прошел сорок — осталось шестьдесят. Одолел тридцать, значит скоро будет полста, не вздумай сдаваться. А когда хоть на фут перевалил за пятьдесят, впереди у тебя уже меньше, чем позади. Если столько терпел, то теперь уж никак нельзя упасть, верно? Глупо проигрывать, когда ты, почитай, в дамки вышел! Это ведь всякому ясно».

На секунду Холмс задержался на крышке бака и улыбнулся мудрости старика. Во второй раз за утро мой друг сказал себе: «Фортуна любит храбрых». Между прочим, рассказывая мне о своих приключениях, он ни словом не обмолвился о последствиях возможной неудачи. А я уверен, что Холмс думал об этом. Генри Милвертон наверняка добрался бы и до моей персоны, и до той молодой особы, чей серебряный револьвер избавил мир от старшего брата этого мерзавца.

Каждый рывок на шесть дюймов приближал Холмса к цели, и с каждым движением кровь обильнее сочилась из ран. Колючая проволока раздирала руки, которые приняли на себя всю тяжесть тела. Да, боль сильна, но не вечно же придется ее выносить. Возможно, через несколько минут все будет позади. Отбросив прочь ненужные мысли и переживания, Холмс абстрагировался от происходящего, будто это не он, а кто-то другой далеко отсюда терпит физические страдания. Он сосредоточился на перехватах пальцев, безошибочно подсчитывая число пройденных футов. Перед его внутренним взором таяла цифра, обозначающая оставшееся расстояние. Перевалив через середину, он снова услышал голос старика Уильямса: «Если столько терпел, то теперь уж никак нельзя упасть, верно? Это ведь всякому ясно». Переставляя руки, Холмс думал только о крыше, до которой должен был добраться. Стараясь не замечать боли, он продолжал мысленно передвигать риску по стофутовой линейке.

Наконец Холмс оказался над кровлей заброшенного тюремного корпуса. Теперь оставалось лишь выпустить край бревна и приземлиться, пролетев двенадцать футов. Отмечу, что большинство знакомых находили моего друга скорее вялым, чем быстрым и энергичным. Однако, когда того требовали обстоятельства, он демонстрировал феноменальную ловкость. Вот и теперь он спрыгнул на крытую свинцовыми листами поверхность аккуратно и мягко, словно кошка, даже не подвернув ноги́. С крыши этого строения можно было попасть на улицу.

Чуть помедлив, чтобы перевести дух, Холмс поднялся и стал прислушиваться. Тюремный двор до сих пор был погружен в сумрак. Голоса, доносившиеся издалека, наверняка принадлежали торговцам. Они, похоже, выкладывали товар на лотки и сновали туда-сюда с корзинами на голове, переговариваясь на ходу. Пригнувшись, мой друг спрятался от прохожих за парапетом крыши: не для того он одолел столько препятствий, чтобы кто-нибудь принял его за вора, схватил и притащил к воротам тюрьмы в надежде получить вознаграждение.