— Есть добрые вести от Климта? — спросил он, поднимая глаза.

Вертен отрицательно покачал головой.

— У него нет алиби ни на одно убийство. Но он, кажется, в тюрьме не страдает. Наслаждается вынужденным отпуском. А что у вас?

— Вот, взгляните. — Гросс разложил перед ним пять фотографий с изображением разреза на одной и той же части шеи. — Это разрез сонной артерии каждого из пяти убитых. Спасибо криминалистам, которые это снимали. Они, видимо, читали мои работы и понимают значение фотографии. В результате мы имеем великолепное свидетельство аутопсии каждой жертвы. Теперь уже четверо похоронены, так что без этих фотографий я бы никогда не смог сделать никаких выводов.

— Разрезы вроде одинаковые, — сказал Вертен.

— Только и всего? — спросил Гросс, протягивая ему лупу.

Вертен внимательно рассмотрел каждый разрез.

— Мне разрезы кажутся одинаковыми, но я не эксперт.

— А я эксперт, — проговорил Гросс, — и могу утверждать, что разрезы сделаны одной и той же рукой. Причем очень опытной. Убийца либо хирург, либо профессионал в такого рода делах. И еще я полагаю, что он правша, поскольку с правой стороны надрезы глубже, чем с левой. И работал убийца скальпелем или опасной бритвой, поскольку ножом, даже очень острым, такие разрезы сделать невозможно. Опять же это указывает либо на доктора, либо на человека, набившего руку на таких убийствах.

— Или парикмахера, — пошутил Вертен, но сразу посерьезнел. — Набившего руку, вы говорите?

— Не исключено, что сцеживать кровь у жертв ему кто-то помогал.

— Да, Гросс, с каждым часом наше дело становится все более запутанным. Не возражаете, если я кое-что добавлю?

— Милости прошу.

— По дороге сюда я придумал для этих преступлений еще один мотив. Возможно, все это было направлено против Климта.

Гросс кивнул.

— Убийства совершены, только чтобы свалить их на Климта?

— Может быть, — продолжил Вертен, — это сделал кто-то из хорошо знавших художника, его образ жизни, распорядок дня, в том числе и то, что у него не будет на эти убийства алиби. Этим преступником должен быть, конечно, тоже художник, и таких, я думаю, может набраться пара десятков.

— Зависть, — задумчиво проговорил Гросс. — Чем бы люди ни занимались, зависть всегда присутствует в их отношениях. Не исключено, что, выйдя из лиги художников и основав Сецессион, наш герр Климт погладил кое-кого из академических художников против шерсти.

— Неужели этого достаточно, чтобы убить пять ни в чем не повинных людей? — спросил Вертен.

Гросс пожал плечами:

— В моей практике я встречал преступников, убивавших и по более ничтожному поводу.

— Если прибавить к списку коллег Климта еще и врагов Герцля, нам придется перебрать половину Вены.

— Нет, я думаю, легче будет проследить оружие.

— Да что вы, Гросс. Представляете сколько скальпелей и опасных бритв в Вене? Это же будут поиски иголки в стоге сена.

— Вовсе нет, мой дорогой друг. — Гросс снова протянул лупу Вертену. — Взгляните на разрез на фотографии М5. Только очень внимательно, прошу вас. — Заточенным концом графитового карандаша он указал на область примерно посередине. — Что вы видите на краях раны?

Прошло несколько минут, прежде чем Вертен разглядел то, что сразу увидел опытный глаз Гросса.

— Кажется, тут на разрезе имеются какие-то светлые неровности, похожие на хлопья.

— Превосходно, Вертен. Именно так и есть. Но на других четырех фотографиях этого нет.

— Неужели преступник сменил инструмент?

— И снова в точку, Вертен. Длина, глубина и, скажем так, уверенность, с какой сделан разрез, у всех пяти жертв одинаковые. Светлые неровности появились только у самой последней убитой, фрейлейн Ландтауэр.

Вертен задумался.

— Может быть, лезвие затупилось?

— Нет, мой друг. Я долго изучал холодное и огнестрельное оружие и не сомневаюсь, что наш убийца приобрел, причем недавно, экспериментальную модель зазубренного скальпеля, изготовленного в Британии фирмой «Харвуд и Мейер». Именно зазубренные лезвия оставляют такие неровности. Конечно, разрез, сделанный ровным скальпелем, чище, его легче зашивать, но специалисты фирмы «Харвуд и Мейер» показали, что скальпели с зазубренным лезвием защищают плоть от нагноения. И я гарантирую вам, Вертен, что это не иголка в стоге сена. Мне достоверно известно, что в Австрии есть только один или два торговых дома, где можно купить медицинские инструменты фирмы «Харвуд и Мейер». А через торговцев можно добраться и до покупателя. Даже если этот скальпель был украден, все равно важно выяснить, откуда он здесь появился.

Он проследовал за адвокатом от тюрьмы до здания, где располагалась городская криминалистическая лаборатория. Этот щеголь-адвокат и понятия не имел, что за ним следят. Ясное дело, дилетант. Недалек тот час, когда они оба — он и его друг профессор — забредут в омут, который их поглотит. А пока пусть побродят вокруг, попробуют ногами воду.

По его костлявому лицу скользит улыбка. Пока эти двое ничем не угрожают ни ему, ни делу. До сих пор все проходило удачно. Так будет и впредь. Однако дело близится к завершению. Эта мысль навевает грусть. Жалко расставаться с такой интересной работой, достойной его мастерства.

Он снова смотрит на окна криминалистической лаборатории и качает головой.

Пусть они пока побегают, потешатся.

Всю ночь с южных Альп дул теплый сухой ветер. Не стих он и к утру. Обжигал прохожих своими резкими порывами, с некоторых срывал шляпы.

Вертен проснулся с тяжелым похмельем. Они с Гроссом вчера славно посидели вечером в таверне, в Зиверинге, винодельческой деревне в окрестностях Вены. Пили замечательное вино «Нойбургер», заедая холодной свининой, сырами и салатами из маринованных овощей. Вертен, конечно, знал старый венский рецепт от похмелья — съесть вначале кусок ржаного хлеба, намазанного топленым свиным жиром, смальцем, чтобы он обволок желудок. Но было жарко, и он от такой профилактики похмелья отказался. И вот теперь страдал.

А Гроссу хоть бы что. Вчера выпил, наверное, раза в два больше, чем Вертен, и принимался петь всякий раз, когда цыганский ансамбль подходил к их столику. Самое удивительное, что Вертен тоже пытался подпевать, хотя в отличие от криминалиста слов не знал. И это он, всегда морщившийся, когда при нем консьержка фрау Корнек или кучер фиакра начинали насвистывать какую-нибудь простонародную песенку. Хорошо, что еще не танцевал, как другие в таверне. Но напевал — это точно. При этом ужасно фальшивил. А Гросс посматривал на него с загадочной улыбкой, которая могла означать что угодно, от одобрения до порицания.

Они договорились встретиться после полудня, чтобы начать обход торговцев медицинскими инструментами. Но до этого Вертену нужно было привести себя в надлежащий вид, и он направился в кафе «Айлес» за ратушей. Оно оказалось закрыто. Вот вам пожалуйста, не везет, так не везет. Оказывается, в августе его всегда закрывают на две недели. Вертен этого не знал, потому что как раз в это время гостил у родителей. Да, кстати, надо бы дать им телеграмму: его приезд откладывается. Хотя, если честно, ему не очень хотелось туда ехать по многим причинам. Но в основном из-за того, что родители не оставляли попыток его женить.