Преследователи разом приопустили щиты, и шквал копий и стрел обрушился на нас. Мы успели прикрыться щитами, и их удар не достиг цели. Среди нас тоже были хорошие лучники. Выждав, они разом привстали из-за щитов и выпустили свои стрелы. И они тоже не причинили варягам никакого вреда.

Увлекшись перестрелкой с чужими драккарами, мы чуть было не упустили из виду бодричские шнеки, а они тем временем, особо не спеша, подобрались так близко, что, когда на нас с противоположной стороны обрушился ливень стрел, весьма немногие вовремя сообразили, что к чему. Несколько наших воинов было убиты или ранено, прежде чем их успели закрыть щитами.

Деваться нам было некуда — враги окружили наши корабли со всех сторон. На них уже привставали смельчаки, раскручивающие над головой кованые якоря на длинных веревках, чтобы сцепиться борт к борту. С глухим стуком несколько якорей уже впилось в обшивку «Орла», на нашем драккаре концы успели обрубить, но это уже не могло нас спасти.

— К оружию, воины! — послышался приказ Гуннара.

Сигурд Кровавый Орел тотчас же бросил весло и выхватил свой любимый меч, которого он назвал в честь молота Тора — Мьёлльнир. Глаза его полыхнули диким огнем.

— Наконец-то бой! — воскликнул он и рванул на себе рубаху. Одежда клоками сползала с его тела, которое наливалось силой на глазах. Не пользовавшийся щитом Кровавый Орел вскочил на борт и взмахнул мечом, взревев как дикий зверь:

— Идите сюда! Ко мне!..

Все еще шедший по ветру «Медведь» не смог остановиться, и его поднесло к самому борту бодричской шнеки. С обеих сторон бросили якоря, подтягивая корабли друг к другу, — Гуннар решил атаковать врага несмотря ни на что. Он был уверен, что, напав первыми, мы сможем уйти и спасти свои жизни. По моему разумению, это было самым правильным решением.

Корабли столкнулись — и в тот же миг навстречу друг другу хлынули две толпы. Заорав что-то совсем уж нечеловеческое, берсерк Сигурд ринулся вперед, за ним — Гуннар. Они вдвоем приняли на себя главный удар, и мгновением позже на сомкнувшихся бортах закипел бой.

Я не думал ни о чем, не смотрел по сторонам. Прикрываясь щитом, я только старался следовать за Сигурдом, который вращал свой Мьёлльнир над головой и рычал сквозь стиснутые челюсти, прокладывая себе путь среди бодричей. Из-за его широкой обнаженной спины я мало что видел и не мог знать, как шел бой. На мою долю оставались лишь раненые и искалеченные враги, я добивал их не глядя и изо всех сил старался не отстать от берсерка. Мне не терпелось перебраться на чужой корабль.

Никто не заметил, как нас догнали варяги, но их драккар внезапно толкнул «Медведя» бортом так, что палуба заходила у нас под ногами. Не успели мы развернуться, как оттуда на нас хлынули новые враги.

Я все-таки успел и встретил варягов грудью. Сразу два копья стукнули мне в щит, и мне пришлось отбросить его, так как оба пробили его насквозь. Перехватив меч двумя руками, я бросился в бой…

Дальше я мало что могу вспомнить. Картины боя мелькали у меня перед глазами. Я сражался на залитой водой и кровью палубе у самого борта «Медведя», стоя спина к спине с Сигурдом. Вокруг нас все смешалось.

Я не заметил летящего в меня копья — в тот самый миг я уворачивался от опускающегося на мою голову топора. Оно просвистело надо мной, и совсем рядом послышался короткий вскрик — предназначенная мне смерть нашла незащищенную спину Сигурда.

Берсерк не почувствовал боли — не обращая внимания на рану, он продолжал сражаться, хотя жизнь уходила из него вместе с кровью. И он успел в прыжке достать какого-то рослого рыжебородого варяга, прежде чем золотые ворота Вальгаллы распахнулись перед ним. Он умер, не понимая, что за ним пришла смерть, и наверняка ворвался в чертоги Одина с боевым кличем на устах.

Задетый его мечом рыжебородый варяг покачнулся — поперек его живота шла не глубокая, но длинная царапина, и кровь уже стекала на его штаны. Несколько мгновений он смотрел на свою смерть, после чего медленно опустился на колени.

— Победа! Победа! — услышал я крик Гуннара, который, оказывается, был все время рядом.

Он вскочил на борт, призывая нас к последнему усилию, но ответом ему был не только наш боевой клич: ранеными медведями взревели варяги — Сигурд тяжело ранил их вожака.

На нас набросились со всех сторон. Бодричи и варяги, смешавшись, лезли на нас, тесня к борту. Тех из нас, кто успел перескочить на чужой драккар, перебили, и остались в живых лишь те, кто не покинул «Медведя». Но это означало лишь, что смерть мы встретим на его борту.

Но сдаваться мы не собирались. Ряды наши таяли, но никто не просил пощады, и сердце мое пело от счастья, когда я видел, как умирают мои товарищи. Мы до конца были воинами, викингами, которые любят жизнь, но умеют и достойно умирать.

Я мечтал погибнуть в бою и сражался, не думая ни о чем. Мой меч не знал отдыха, я не чувствовал ран, не знал, что такое усталость. Но вдруг снова над моей головой взвился топор. Не раздумывая, я вскинул меч — его лезвие столкнулось с тяжелой секирой… и преломилось с жалобным хрустом.

Мне показалось, что рухнул мир. Я остался с обломком меча в руке и лишь смотрел, как топор медленно опускается на меня. В тот миг вся моя жизнь промелькнула перед моим мысленным взором. Я уже стиснул зубы и приготовился шагнуть с палубы драккара на порог Вальгаллы, когда топор отклонился в полете и тяжело вгрызся в борт «Медведя». В следующий миг чужие руки схватили меня за локти…

Нас было двое против четверых, и мы потерпели поражение. Многие наши были убиты — не спасся бегством никто. Из почти семи десятков викингов, ушедших с близнецами Эрикссонами в поход, было убито шесть. Трое упали за борт и были раздавлены кораблями, остальные, в том числе и я, попали в плен. Из близнецов Эрикссонов был убит Гюнтер, а Гуннар тоже достался победителям. Его схватили в числе последних, когда он уже решился броситься за борт.

Кроме нас двоих, в плен попало еще семеро воинов, но трое вскоре умерли от ран, и тела их выбросили в море. Мы же, шестеро выживших, остались лежать на корме, связанные по рукам и ногам и сами себе напоминали жертвенных телят. Впрочем, так оно и было — вместе с нами на корме полулежал вождь победителей, рыжебородый старик и еще семеро воинов, павших от наших мечей. Их везли домой, чтобы там похоронить, а мы будем призваны сопровождать их в мире мертвых и вечно прислуживать там. Я поглядывал на когда-то гордого Гуннара — каково ему думать об этом! Вряд ли его отпустят даже ради выкупа, и не бывать ему на Вальгалле. Один не примет его в свою дружину, и девы-валькирии не поднесут кубок вина.

Что до меня, то я мог сожалеть об этом, потому что, хотя я был еще молод и рожден от рабыни, меч мой успел испить вражьей крови. Но разве не я исполнил древнее пророчество? И меня бы нипочем не взяли живым, если бы он был со мной, Меч Локи, отнятый братьями. Я бы сражался до конца и уже был бы на Вальгалле… Впрочем, повторяю — это меня мало прельщало. Я не хотел очутиться за столом Одина — я хотел жить.