– Хорошо. Мои дипломаты уже в Систа-Палкине, три человека, как мы с тобой и уговорились. При них верительные грамоты для вашего правительства и предложения по взаимовыгодному сотрудничеству в торговой и военной сфере.

– А документы по Москве и области? – напомнил я Старику.

Марков ловко нагнулся, вытащил из-под стола небольшую матерчатую сумку и перекинул её мне:

– Держи, здесь всё.

– Благодарю, Иван Иваныч.

– Сочтёмся. Взамен этой услуги с тобой пара моих ребят пойдёт.

– Кто и зачем?

– Виролайнен и Снегирёв, те офицеры, которые тебя в Сестрорецк сопровождали. Где-то в Московской области на лагерной стройке моя разведывательная группа находится, которая к москвичам в плен попала, они постараются вызволить наших парней. Пока ты в тех краях будешь, они ничего не предпримут и тебя не подставят, а как уйдёшь, так за дело примутся. Ты не против такого расклада?

– В общем-то нет.

– Значит, договорились. Когда от моря пойдёшь, на одну из ночёвок здесь со своими воинами остановишься, так что время переговорить на некоторые интересные темы у нас ещё будет. – Марков протянул для пожатия жилистую руку с ясно видимыми канатами-реками кровеносных вен: – Бывай, капитан, через три дня встретимся.

– Обязательно. – Я пожал руку местного лидера и покинул его жилище.

Снова дорога, и если от моря в Сяськелево я добирался неспешно и путь занял два световых весенних дня, то на обратную дорогу было затрачено всего шестнадцать часов, так как в населённых пунктах вдоль старой автострады нас, то есть меня и всё того же обезличенного майора из контрразведки, который вместо Виролайнена и Снегирёва снова временно был приставлен ко мне, ждали сменные лошади.

Устали мы с майором в дороге, как ездовые собаки. Контрразведчик остался в порту, а я без промедления поднялся на борт фрегата, выслушал доклад Скокова и командиров подразделений, а после этого на полчасика упал в своей каюте отдохнуть. Спать хотелось неимоверно, но надо дотянуть до вечера, и не просто дотянуть, а полностью разобраться с самыми неотложными делами, которых ой как немало.

Во-первых, необходимо отдать более точные указания и команды Скокову, который завтра покидает Балтику и возвращается на ВМБ «Гибралтар». Во-вторых, стоит переговорить с посланцами Старика и посмотреть, что хоть за люди на Кубань отправлены. В-третьих, следует провести собрание лейтенантов и отдать команду на утреннее выдвижение отряда к ставке Гатчинского военного округа. В-четвёртых, надо написать письмо Никласу Шведскому и ещё раз пообщаться с Эриком Троллем, который до сих пор сидит в карцере. А есть ещё в-пятых, в-шестых и так далее. Хочешь или нет, но впереди полноценный рабочий день.

Всероссийский диктат. Дмитров. 6.05.2065

– С чего начнём сегодняшний разговор, Александр Сергеевич? – Старший следователь Рудь, как он сам представился при нашей первой встрече, сорокалетний мужчина с несколько вытянутым лицом и бородкой как у Дзержинского, разложил на столе чистые листы бумаги и шариковые ручки, включил диктофон и выжидательно посмотрел на меня.

– Без разницы, Василий Петрович, – удобней расположившись напротив него, ответил я.

– Давайте поговорим про промышленный потенциал Кубанской Конфедерации.

– Я не против. Да только вы знаете, что я к этой стороне жизни нашего государства никакого отношения не имею, так что вряд ли могу вам что-то рассказать.

– Так и запишем.

Рудь записывал свой вопрос и мой ответ на бумагу, и, глядя на то, как он трудится, мне вспомнились почти все события минувшего месяца…

К землям Всероссийского диктата мой отряд добирался с постоянными остановками, пересадками и совсем не так, как нам это представлялось изначально.

В Парголове мы оказались в срок. На окраине нас встретил порученец генерала Шарипова психолог Миша Закая, и под контролем полуроты солдат спецвойска он сопроводил мою роту к берегу Ладожского озера. И здесь, в крохотной рыбацкой деревушке без всякой особой инфраструктуры, если не считать таковой три деревянных причала и один обширный амбар на берегу, мы погрузились на гребное судно, по виду напоминающее самую обычную русскую расшиву века эдак тринадцатого – четырнадцатого. Это речное парусно-гребное судно, в команде которого были коренные местные жители, через озеро доставило нас к форпосту номер 27, находившемуся на другом берегу невдалеке от обветшавшего старинного города Волхов. И в этом месте была первая остановка.

В районе форпоста, где несли службу два десятка пожилых солдат из строевых армейских частей Москвы, отряд пробыл пять дней. Мы ждали баржи, на которых могли бы продолжить своё путешествие, и, когда эти транспортные средства, влекомые по берегу бригадами бурлаков из пленных дикарей, появились, по реке Тихвинке двинулись дальше. Самому баржу тянуть не надо, это хорошо, и путешествие продолжилось. Нас везли и немного охраняли. Окрестные пейзажи неспешно проплывали перед глазами, и так, мимо форпоста номер 26, стоящего в районе Тихвина, баржи вышли к Рыбинскому водохранилищу. Новая остановка, опять ожидание транспорта и пересадка на гребные суда. Переход к Рыбинску, Волга и, без захода в Калязин, ныне форпост номер 25, прибытие на конечную станцию, город Дмитров.

Дальше этого города нас не пустили и уже всерьёз взяли в оборот. Разоружать мой отряд не стали, всё же мы не враги. За достаточно плотно заселённым городом нам отвели место под полевой лагерь. Рядом расположилась рота кадровых бойцов, по повадкам спецназ или что-то подобное. А через некоторое время появились самые обычные офицеры местных спецслужб в ранге не выше капитана, которые начали трусить нас на информацию. Причём действовали эти контрразведчики и разведчики с умом. Их не устраивали рассказы и байки о тех местах, где мы побывали. Они работали профессионально и хотели получить не нечто обобщённое, а конкретные сведения: факты, цифры и подробное описание того или иного объекта. Напирали сильно, общение с ними зачастую напоминало работу наших дознавателей госбезопасности, но до крайностей никогда не доходило и разницу между опросом и допросом они понимали. Порой им это мешало, ведь народ у нас в отряде неразговорчивый и необщительный. И только офицерам я разрешил высказываться без обиняков, а рядовые бойцы и сержанты строили тупые морды лица и говорили, что ничего не знают. Местные офицеры злились, но, видимо, имели чёткие инструкции свыше, что можно делать, а чего нельзя, и правила приличия соблюдались во всё время нашего пребывания в лагере возле Дмитрова.

Прошла неделя, часть московских офицеров, а всего их было девять человек, вернулась в столицу. Позавчера им на смену появились другие. Всё пошло по новому кругу, и распорядок дня был неизменен. Подъём, зарядка и завтрак, беседы с дознавателями и обед, снова беседы, ужин, свободное время и отбой. Вроде бы всё тихо и спокойно, но такое положение дел мне и воинам не нравилось.

Когда мы продвигались к Москве, то считали, что получим аудиенцию у диктатора или на худой конец у кого-то, кто будет иметь ранг министра. А вместо этого сидим на одном месте и с утра до вечера занимаемся говорильней, которая не приносит нам ничего: ни материального прибытка, ни дополнительных сведений о Всероссийском диктате. Единственный источник информации – это прослушивание местных радиопередач. Однако по радио идут только сводки с самыми общими местными раскладами о положении дел в государстве да агитационные речи: «Взвейтесь, развейтесь, враг не пройдёт, наше дело правое, и дикари будут разбиты!» Пропаганда – дело нужное, но она не несёт никакой конкретной информации, а значит, для нас это всего лишь чужая идеология, которой лишний раз загружаться не стоит.