Так же была разгромлена банда Тютюнника. Вблизи местечка Базар её настиг и полностью уничтожил кавалерийский корпус Котовского. Но Сушко и Тютюннику удалось вместе с небольшой охраной бежать в Польшу. По дороге полковник Сушко расстрелял начальника штаба тютюнниковского отряда, галицийского немца полковника Отмарштейна. На него командование националистов свалило ответственность за провал банды.

Всё это было давно. Но с тех пор неудачи стали неизменными спутниками Сушко. Он взбадривал себя, но червь сомнения в том, что борьба даст желанные результаты, всё глубже вгрызался в его душу. То и дело возникала чуждое его характеру безразличие ко всему происходящему. Но внезапно он загорался, словно готовый мгновенно вскочить в седло, взмахнуть шашкой. Правда, такое состояние длилось недолго.

Сонными глазами Сушко снова взглянул на часы. Третий час пошёл с тех пор, как должен был появиться Коновалец. Беспокоился и Андрейченко.

Неожиданно объявился Барановский, о чём-то осведомился у хозяина квартиры и сразу же исчез. Следом, не сказав Андрейченко ни слова, вышел Сушко. Вскоре Сушко вернулся и сообщил Андрейченко, что Коновалец подойдет с минуты на минуту.

Действительно, не прошло и четверти часа, как в сопровождении того же Ярослава Барановского появился Коновалец. А с ним известная оуновка Анна Чемеринская – красивая, молодая, энергичная террористка. Ещё в тридцать первом году, когда член ОУН Мацейко застрелил министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого, Аня помогла убийце бежать через Карпаты в Чехословакию и оттуда некоторое время спустя переправиться в Аргентину. Там при её непосредственном содействии он влился в орудовавшую на Американском континенте абверовскую агентурную сеть.

Нацисты высоко ценили заслуги Чемеринской. Их ставленник в Австрии Зейсс Инкварт, главарь местных национал-социалистов, предоставил ей в центре Вены со вкусом обставленную квартиру, а за городом небольшую, расположенную в живописном месте уютную виллу. Заместитель фюрера и главный расистский идеолог Альфред Розенберг распорядился закрепить за ней автомобиль.

В сумочке, с которой Чемеринская не расставалась, всегда лежал небольшой револьвер. Не столько для уверенности, сколько для пущей важности, некой саморекламы… Она постоянно носила припрятанную на талии и легко извлекаемую из потайного кармана золингеновскую бритву, с которой обращалась мастерски.

В беседе с Андрейченко Аня Чемеринская сетовала на то, что, если русские часто вспоминают своих героинь, таких, как, например, княгиня Волконская, то украинцы о своих из ложной скромности помалкивают.

Андрейченко усмехнулся: княгиня Волконская ничем не походила на отъявленную террористку. Он возразил: «Украина знает и чтит своих героинь, к примеру Ольгу Бессараб, казненную поляками». И все же признал, что сами украинцы, и прежде всего ОУН, повинны в том, что недостаточно заботятся о популяризации своих выдающихся женщин, как это делают москали.

При первом же знакомстве Андрейченко запомнился Чемеринской своим умом, тактом, мужественной внешностью. Впоследствии Коновалец частенько передавал ему поклоны от Ани.

Вот и сейчас, увидев Андрейченко, Чемеринская приветливо улыбнулась ему, а вождь ОУН нахмурился. Последнее время это выражение лица стало для него обычным, словно он старался подражать своему доверенному, вечно хмурому Ярославу Барановскому.

Не дав провиднику договорить, чего прежде никогда не случалось, Барановский завёл разговор с критикой работы контрразведки подпольщиков на Украине. По его мнению, главная причина произошедших в сети подполья провалов и последовавших за ними арестов, высылки целых семей в Сибирь на принудительное поселение кроется в том, что энкавэдистам удалось внедрить своих осведомителей не только в среду подпольщиков, но и в контрразведку подполья.

Слушая Барановского, отвечавшего в ОУН за безопасность, Андрейченко решил, что эти высказывания, по всей вероятности, неслучайны и, возможно, что-то серьёзное замышляется и против него самого. Судя по тону Барановского, тот абсолютно уверен в наличии большевистской агентуры и в самом руководстве националистического подполья.

Андрейченко заметил в ответ, что по этому поводу уже высказал свое мнение Его превосходительству.

– По крайней мере, до моего отбытия с Великой Украины никому подобная мысль и в голову не приходила, – парировал Андрейченко. – В нашем руководстве, как вы знаете, серьёзные люди.

Неожиданно Барановский жёстко спросил:

– И вы никого из руководителей движения не подозреваете?

Андрейченко, удивлённо глядя в глаза Барановскому, подчёркнуто недовольным тоном ответил:

– Некоторое время назад, повторяю, я высказывал Его превосходительству своё опасение в том, что наличие вражеской агентуры в подполье не исключено. В то же время подозревать можно не кого-то вообще, а конкретного человека, располагая при этом точными фактами. Если бы они имелись у нас, все точки над «i» были бы сразу поставлены. Это отнюдь не означает, что данный вопрос никого в подполье не беспокоит. Разоблачений более чем достаточно, и все виновные получили по заслугам.

Андрейченко помолчал и, несколько изменив тон, добавил:

– Мы переживаем не самые лёгкие времена. Немало различных голосов, кстати, я слышу и здесь. Но меньше всего хотелось бы необоснованным подозрением вносить раздор в нашу среду. Это немедленно скажется на положении и деятельности организации. Тем самым мы только окажем услугу москалям. Но пока, как видите, руководство подполья, да и я, живы и невредимы. Осмотрительность, бесспорно, нужна во всем. Но в меру. В противном случае будем рубить сук, на котором сидим.

Барановский, слывший тугодумом, посмотрел куда-то в сторону, потом покосился на Коновальца и Чемеринскую, молча наблюдавшими за перепалкой связного подполья и главы оуновской «безпеки», стараясь, видимо, обнаружить в поведении посланца родных краев какую-либо фальшь. На протяжении всего разговора провидник не проронил ни слова.

Из всех членов Центрального провода Барановский особенно славился грубостью и непримиримостью, злопамятством. Его боялись и остерегались, многие вообще избегали попадаться ему на глаза. В его руках была сосредоточена вся сеть нелегальных связей Центрального провода с Волынью и Галицией; он по-прежнему возглавлял «безпеку» в ОУН, а также, что немаловажно, распоряжался денежными средствами для низших звеньев. Только после его одобрения назначались или снимались с постов вожаки подразделений ОУН.

Это он, Барановский, категорически потребовал от украинского подполья создания малочисленных, но обязательно независимых друг от друга и хорошо законспирированных групп. Именно из них, по его мнению, следовало отбирать наиболее способных молодых украинцев для их внедрения на службу в НКВД.

Андрейченко охотно поддержал в этом Барановского, сочтя его предложение разумным и логичным. Но тот продолжал недоброжелательно поглядывать в его сторону. Невольно Андрейченко подумал, что не зря провидник доверил Барановскому столь высокую в ОУН должность.