даже не поморщился:

– Ты даешь мне возможность познать себя через твое действие, правда, лишая этой привилегии самого себя, я не решился бы (не могу) на сотворение хаоса, но с помощью гармонизации оного я становлюсь Мастером.

Я задумчиво почесал нос:

– Стало быть, я, отлынивая от этой работы…

– Ты не отлыниваешь, – Он накинул мне на плечи свою одежду (обычное дело). – Беря сейчас отсрочку, позже оплатишь по счетам, до тех пор, пока не перестанешь отдавать мне плоды своих посевов.

Сидя у костра, под теплой накидкой, я поежился:

– А почему отворачиваешься, когда мне больно или плохо?

Мой мудрый друг и тут не заставил себя ждать с ответом:

– Слезы жалости к себе есть плод от совокупления с собственным Эго, капризное дитя успокаивать родителям. А выдавливающая из глаз соленую водицу реакция плоти на вмешательство извне, – как правило, простое следствие твоих решений, явных или тайных, но это твоя часть Познания, и негоже мне лишать тебя ее.

Я в полном негодовании (а может, всего на всего стало жарко) сбросил с плеч накидку:

– Но слезы печали, грусти, иной раз необъяснимой?

Он поднял свою одежду:

– Они – подтверждение твоего недоверия мне, неверие в мою искреннюю дружбу. В данном случае не я, но ты сам отворачиваешься от меня.

Я никогда не сомневался в истинности и искренности слов моего друга, и всякий раз голос его вызывал учащенное биение сердца, а глаза застила пленка тех самых предательских слез.

Весь следующий день мы провели в молчании. Мир, выраставший за моей спиной, был безрадостен – цвета серы и блеклы, формы угловаты и неказисты, а звуки отсутствовали вовсе, быть может, только гул шагов, тяжелых и неспешных.

Он, видимо, хорошо понимал мое «творческое» состояние – апатию художника не по причине отсутствия музы, но в контексте глубинного переосмысления себя как мастера внутри созданной собой же обстановки на фоне кардинально меняющихся ценностей. Я бессмысленно пинал встречающиеся на пути камешки, и они, отлетая в стороны, сталкивались с собратьями, откалывая друг от друга песчинки новой самостоятельной жизни. Изменение (рождение) подобным образом формы бытия наводило на мысли о собственной бесполезности в качестве созидателя, и это при весьма вялой потенции в роли разрушителя.

Мой друг, наоборот, с интересом, я бы даже сказал, с неподдельным интересом, наблюдал за происходящим, подскакивая к рассыпавшимся кусочкам кремния или базальта и искренне восхищаясь, причем вслух, новообразованиями.

Мне казалось, Он издевается надо мной этаким изощренным образом, но глаза его светились обычной, успокаивающей любовью, а улыбка не оставляла сомнений в чистоте эмоций. Тем не менее ночной разговор не прошел для меня даром, я не выдержал и заорал:

– Чему ты рад? Что ты все время улыбаешься? Это просто камни, никчемные осколки никчемного поведения никчемного человека.

Он просиял еще больше:

– Вот это гипербола! Сократ подбирал бы такую несколько дней, а ты выдал мгновенно.

– Мне плохо, – сказал я и остановился, еле сдерживая желание расплакаться по непонятной мне причине.

– Ты учишься, – ответил Он коротко.

– Хочешь сказать, я учусь, только когда мне худо. А когда все хорошо, учиться нельзя? – я непонимающе смотрел на своего жизнерадостного спутника. У того всегда наготове был ответ: – Когда тебе хорошо – моя очередь учиться.

Любитель говорить загадками вернулся к булыжникам и стал демонстративно разглядывать их, явно предлагая мне самому продолжить разговор.

– Значит ли это, что тебе плохо, когда мне хорошо? – раздраженно спросил я.

– Мы с тобой на энергетических качелях, работа (учеба) – отдых. Страдание (я не имею в виду физическую боль) – внутренне изменение, подвижка сознания, по сути своей, учеба. Этот важный для меня процесс, происходящий в тебе, радует меня, поэтому я сегодня весел, хоть ты, испытывая волнение и тревогу, не понимаешь меня. Я получаю приток энергии Познания, сгенерированный тобой, это часть задуманного мира.

Мой товарищ лучезарно улыбался:

– Когда ты чувствуешь себя прекрасно, знай, поток энергии Познания идет от Меня, я же в этот момент страдаю (изменяюсь). Одно следует за другим, ты начинаешь, я подхватываю.

– Это моя роль? – я стал успокаиваться после Его слов.

– Роль Человека, – подтвердил Он.

– А как же камешки? – мне стало вдруг радостно и захотелось покривляться.

– Я могу сдвинуть гору, – сказал Он серьезно, – могу превратить ее в пыль, но не могу сделать этого случайным образом. Действия, мной совершаемые, подчинены Законам Любви, то есть Созидания, просто так, взять и разрушить что-либо я не в состоянии, но можешь ты, ибо имеешь Свободу Выбора, и мне интересно, что из этого получается.

Я взглянул на друга новыми глазами:

– У тебя нет Свободы Выбора?

– Нет, только Ответственность.

Он, казалось, согнулся под неведомой тяжестью:

– Безграничной Силе соответствует Непознаваемая ответственность, что создает рамки, выйти за которые самостоятельно (оставаясь неделимым целым) невозможно. Только деградировав частию Себя на элементы, появляется возможность, через уменьшенный потенциал, получить Свободу Выбора, ответственностью за которую становятся страдания самих элементов.

Глядя в мои расширившиеся от удивления и непонимания глаза, друг продолжил:

– Ветер переносит бархан по песчинке, сдвинуть его целиком потоку воздуха не под силу. После переноса совокупность песчинок будет иметь новую форму. Так же устроен механизм «ветра Познания», я, разделив себя на части (песчинки), в процессе самопознания обретаю новый вид.

– Ты не можешь поменять себя без меня? – прошептал я восторженно.

Друг кивнул головой, а я схватил рукой первый попавшийся камень и заорал:

– И не можешь сделать так? – после чего зашвырнул свой «снаряд» так далеко, как смог.

– Без эволюционной надобности, нет, – снова подтвердил Он.

– Но это же так просто, – в голове не укладывалась логика моего удивительного спутника.

– Куда приземлился камень? – спросил Он меня неожиданно.

– Ну, не знаю, где-то там, – я указал вдаль на облако пыли, поднятой моим «выстрелом».

– Там, куда упал камень, пряталась ящерица, ты убил ее, – спокойно заметил мой друг.

Я опешил, комок подкатил к горлу:

– Но я не знал.

– А я знаю каждое следствие и поэтому прохожу мимо, – Он неожиданно подмигнул мне: – Не переживай, там никого не было, но, совершая действие, ты не задумывался ни о чем, кроме импульса совершить его, я же лишен подобных импульсов, впрочем, мы уже обсудили это.

Мой товарищ посмотрел на меня, а затем скользнул взглядом поверх головы:

– Оглянись назад.

Я повернулся: мой мир несколько изменился, следы перестали петлять по округе в постоянном поиске, густые еловые заросли, в которых можно было прятаться, сменились фруктовыми рощами, солнце, имевшее до того бурый оттенок, просветлело, редкие лужицы, заполненные мутной, грязной водой, соединились в веселый, журчащий ручей, на его берегу