Вдоволь насмотревшись, я слегка подкинула драконью пичугу в воздух, отпуская, и, сосредоточившись, принялась за создание своей собственной.

Ну, что сказать… Почти удалось. Моя колибри, созданная по драконьей схеме, получилась в мельчайших подробностях, во всех деталях.

Только черная.

Изучив свое творенье, полностью черное, с радужными переливами на перьях, я со стоном прижала ладонь к лицу, признавая поражение. Подо мной трясся от беззвучного смеха дракон.

Я со вздохом упала на него, уткнувшись лицом в широкую грудь, но тут же устыдилась и скатилась на постель. Дракон повозился, и одним движением подтащил меня повыше и к себе поближе, под бочок, и сунул в мне в руки бокал. Выдержанное вино щекотнуло нежным ароматом, обволокло теплом и оставило виноградное терпкое послевкусие.

Дракон сделал глоток из своего бокала, поставил его на вновь возникшую «полочку», и соединил пригоршни, готовясь выплетать новую иллюзию.

— Кстати, как так вышло, что вы живете одна? Первокурсники почти все живут парами. Я смотрел списки расселения — у вас была соседка.

— Сбежала, — доверительно призналась я. И также доверительно сообщила: — Меня тут не любят почему-то!

— Очень… неосмотрительно с их стороны! — попенял ректор, поудобнее устраиваясь на одной из двух моих подушек.

— Обижают? — спросил ректор будто про между прочим, безразличным тоном, закончив шептать в ладони.

— Куда им! — хмыкнула я.

— А вы их? — невинно уточнил дракон, огреб тычок локтем в ребро, дернулся — и очередная колибри, неудачно сорвавшись с пальцев, получилась с длинным светящимся хвостом.

Н-да, ректорское вино оказалось на редкость коварным! Иначе как объяснить, что кое-кто распустил язык? И локти…

Ректор рассмеялся, заставив меня проглотить сбивчивые извинения, и с явной неохотой встал. После второго раза одеться он так и не удосужился, и поэтому я теперь завороженно глазела на шикарную спину, красивые руки и сногсшибательный зад. И оторвать от этого зрелища взгляд я не смогла, пока Эйнар не натянул белье. Потом стало легче — но картина все равно была сокрушительная.

Нет, природа драконам бессовестно подсуживала!

Темная ткань брюк скользила по сильным ногам, ремень, светлая рубаха, контрастная на фоне бронзовых плеч, щелчок пряжки ремня.

Когда Эйнар обулся, я встала проводить его до дверей, и уже собиралась открыть их, когда он, обернувшись, неожиданно взял мое лицо в руки, и после головокружительного, томительного поцелуя, прошептал мне в губы:

— В следующий раз я вам белладонну подарю!

С этими словами гад чешуйчатый выскользнул в коридор, а я осталась стоять, не зная — смеяться или злиться. Заперев двери на привычные заклинания, я заново поправила белье, воспользовалась очищающими чарами, и собралась раздеваться и спать. Потом вспомнила про недописанный вывод в практический вывод, и наоборот, стала одеваться, чтобы писать.

Потом вспомнила, что на первом витке больше не учусь, ругнулась и стащила свеженадетую юбку и забралась под одеяло. Наведенная драконом иллюзия медленно таяла, но вместо проступающих привычных стена перед моими глазами стоял одевающийся дракон, спокойный, уверенный, восхитительный.

Нет, определенно, ректорское вино демонски коварное!

Проснулась я под яростный щебет.

О, Тьма, в присутствии ректора эти коварные твари были молчаливее!

Внутренние часы говорили, что я имею полное право спать еще час — и вообще, я сегодня легла поздно, а до этого много и тяжело трудилась, и должна бережнее, бережнее относиться к своему бедному-несчастному организму. Я перевернулась на живот, и накрыла голову подушкой. Лучше не стало — назойливый гомон проникал и туда. И, кажется, еще и приблизился.

Расслабив все тело, я сделала вид, что крепко-прикрепко сплю — и когда источник звука приблизился, стремительным прыжком взлетела на ноги, одновременно взмахнув подушкой… Стая порскнула врассыпную, но вместо того, чтобы затаиться, в ответ на мой бросок разразилась и вовсе непристойным ором, на все корки костеря меня на своем птичьем языке. Подушка полетела в обнаглевших красавиц — и рухнула на письменный стол, не причинив им вреда, зато опрокинув чернильницу, а к птичьей ругани добавилась еще и человеческая отборная брань. Кое-как удалив чернила с подушки, двух письменных работ, стопки учебников и письменного стола, я призадумалась. Зверски хотелось есть.

А что? Я вчера вечером много и тяжело работала!

На границе реального и потустороннего, живущей в моем сознании, отчетливо зафыркали.

К сожалению, до завтрака оставалось еще полтора часа, а в моей комнате было съедобным было только ректорское вино и его же крокусы — но и то, и другое, употреблять с утра было бы верхом неосмотрительности. Тяжко вздохнув о суровости и несправедливости жизни, я убрала в комнате, собрала и почистила вещи, собрала в одну стопку все учебники, а между делами пару раз попыталась развеять ректорский птичник. Получалось — но по одной штучке, а оную штучку, перед развеиванием, еще отлавливать приходилось. И, мать моя, Тьма Предвечная, как же они при этом орали!

А тут еще бывшая соседка некстати явилась за какой-то забытой вещью, и очень удивилась, когда я не дала ей войти в комнату. Она бы еще не так удивилась, если бы я ей это позволила!

Так что в итоге, к ректору я пришла в крайне — можно даже сказать, в бескрайне! — воинственном настроении.

— Адептка Тереса Давир? — уточнил у меня после обмена приветствиями ректорский секретарь, человеческий маг изрядно в годах.

— Да, почтенный, — я вежливо склонила голову набок.

— Ректор сейчас несколько занят, — ответив на мой кивок, продолжил секретарь, и вытащил из стопки бумаг перед собой несколько листков. — Вот, заполните пока по образцу.

Прошение о переводе с витка на виток, прошение о предоставлении индивидуальной комнаты, положенной всем адептам с четвертого витка обучения включительно. Как хорошо, что моя соседка от меня уже сбежала!

Заявление о переводе, которое мне предстояло заполнить, пришлось как нельзя кстати. Настроение у меня было самое боевое, и пусть подумать о выборе специализации мне было некогда, но переписывая строчки заявления с образца, я не колебалась ни мгновения.

Боевое настроение не должно пропадать даром!

Боевое настроение пропало, как только я вошла в кабинет ректора. Он сидел, склонившись над столом, строгий камзол, бронзовые волосы, собранные в сложную косу, перо стремительно чиркало по развернутому свитку. Мучительное томление разлилось тягучей волной от низа живота к груди, по шее, свело затылок, помнящий властное прикосновение крепкой ладони…

Я на миг прикрыла глаза, сгоняя наваждение, и подала свои заявления.

И, глядя на нахмурившееся лицо дракона, думала — вот зачем мне непременно надо было уязвить? Ну, колибри. Ну, разбудили. Могла бы к алхимикам пойти. Или вот к артефакторам еще.