— Хорошо.

Так, а что сказать ему дальше? Ведь он не может просто постучаться в парадную дверь, она еще не дошла до такого бесстыдства. Но у нее под окном есть высокое дерево.

— Дайте мне полчаса, нет, лучше час, после того как я уйду с бала. Бросьте несколько камешков мне в окно, оно на втором этаже с северной стороны дома, и я впущу вас. Это на тот случай, если вы в состоянии взобраться на дерево.

Алекс улыбнулся, белоснежные зубы сверкнули в лунном свете.

— Полагаю, мое бренное тело меня не подведет.

Кейт озабоченно сдвинула брови. А что, если он упадет? Не дай Бог, покалечится. А чего стоит скандал! Все светское общество начнет строить предположения, с чего это мистер Уилтон лежит на земле под окном спальни леди Оксбери.

— Я оставлю незапертой дверь для слуг, — сказала она.

— Вы не уверены, что я справлюсь с более романтическим способом попасть к вам?

Кейт усмехнулась. В голосе Алекса появилась та самая поддразнивающая нотка, которая ей так нравилась в прошлом. Быть может, свидание пройдет хорошо. Это, разумеется, не любовь, особенно с его стороны, но все равно хорошо.

— Хотелось бы, чтобы вы справились и со всем остальным, раз уж вы придете.

— Ха! До чего же вы недоверчивы. Буду счастлив доказать вам, что запас моих жизненных сил бесконечно велик. — Алекс наклонился и поцеловал Кейт в нос. — Но я предпочитаю воспользоваться входом для слуг. К чему тратить попусту силы, которые можно использовать для куда более приятных вещей?

Кейт нравилось, что Алеке продолжает ее поддразнивать. Пусть считает ее веселой вдовой. Кейт обняла Алекса за шею.

— Буду вас ждать с нетерпением.

Поцелуй Алекса убедил ее, что его нетерпение не менее, если не более велико.

Она не собиралась думать о папе и леди Харриет, матери лорда Доусона. Она не собиралась думать о безумном предложении лорда Доусона выйти за него замуж. Она вообще ни о чем не собиралась думать и только жаждала наслаждаться в полной мере тем единственным танцем, во время которого она не чувствовала себя неуклюжей и огромной обитательницей Бробдингнега, королевства великанов, описанного Джонатаном Свифтом в его книге о фантастических путешествиях Гулливера.

Лорд Доусон настоящий безумец, зато великолепный танцор. Танцуя с ним, Грейс получала огромное удовольствие. Ей хотелось запрокинуть голову и без умолку смеяться.

Она терпеть не могла танцевать, особенно вальсировать. Казалась себе большой и нескладной. В большинстве случаев она была выше партнера, а к примеру, у себя в Стандене сказала мистеру Фентону, что никогда больше не станет с ним танцевать, никогда! Он был на голову ниже ее, а танцы воспринимал как возможность заглянуть ей в лиф платья с очень близкого расстояния.

Но сегодня, танцуя с лордом Доусоном, Грейс чувствовала себя легкой и грациозной.

Джон терпеть не мог танцевать, во всяком случае с ней. Иногда они двигались в такт музыке, такое бывало, но… Грейс вздохнула… Танцевать с Джоном было до ужаса прозаично.

А это: танцы, музыка, яркие краски, нарядные платья — словом, вся эта романтика была словно вне времени. Неудержимый проблеск волшебства. Утром исчезнут элегантные дамы и мужчины из высшего света, удалятся музыканты и только истоптанный множеством ног паркет, разбросанные по нему увядшие, мертвые листья и лепестки цветов будут напоминать о ночном веселье. Но это утром. А сейчас, вечером, она, Грейс, хочет наслаждаться волшебством. Потом, когда сезон закончится, она вернется домой, к нестерпимо тупой и скучной прозе рутинного бытия, к папе и Джону.

— Вы радуетесь музыке, моя дорогая?

На мгновение Грейс показалось вполне нормальным, что красивый мужчина обратился к ней со словами «моя дорогая».

— Да, радуюсь от души, — ответила она.

Уголки его рта слегка приподнялись в улыбке, и Грейс вновь ощутила странный и мимолетный спазм в желудке.

Это несправедливо, что Дэвид Доусон так греховно красив. Строго очерченный квадратный подбородок, разделенный надвое маленькой продольной ложбинкой, просто неотразим. Пряди светло-русых, немного растрепавшихся волос отливают солнечным блеском, в темно-голубых глазах светится юмор — и что-то еще… жаркое и напряженное.

Грейс вдруг почувствовала, что ей самой стало жарко. Видимо, она покраснела — улыбка Дэвида стала заметнее. Она прикрыла глаза, но это не помогло. Теперь она сосредоточилась на прикосновении его рук — твердом, но бережном. Во время очередного поворота в танце Грейс на секунду прижалась грудью к жилету Дэвида и очень смутилась. Она сделала глубокий, дрожащий вдох и вместе с воздухом втянула запах разгоряченного тела мужчины.

Грейс открыла глаза. Нет, это уже слишком. Она должна была сбежать от него еще в парке или, на худой конец, улучить для этого подходящий момент в зале.

Грейс подняла на него глаза. От широкой улыбки ямочки у него на щеках обозначились заметнее. Дэвид понял, о чем она думает.

Проклятие, Грейс почувствовала, что краснеет, ее бросило в жар.

Дэвид с трудом сдержал готовый вырваться у него смешок. Неужели она вздумала его напугать? Эта сердитая мина могла бы подействовать на ее предполагаемого нареченного, но не на него, Дэвида. Ему стало жаль беднягу. Если бы этот парень женился на Грейс — чему Дэвид со все большей решимостью намеревался помешать, — она наверняка тиранила бы его. Но с его стороны было бы истинным благодеянием вырвать Грейс из лап означенного джентльмена. А уж он тогда сумел бы пробудить и удовлетворить ее страсть.

Ах, черт побери! Дэвид слегка отстранился от нее. Одна мысль о том, как он станет ласкать Грейс в постели, произвела соответствующее воздействие на его организм.

Грейс все еще хмурилась.

— Не старайтесь выглядеть такой разгневанной, Грейс. Вы меня не испугаете, поймите это.

Испугать его? Грейс ушам своим не поверила. Ведь он и есть тот, кто наводит страх, словно паук, поджидающий в паутине очередную жертву.

— Что за абсурд? Я и не думала вас пугать.

Странный блеск в его глазах говорил больше, чем могут сказать слова. Он потешается над ней? Да как он смеет? Она… она…

А что она? Ей бы разозлиться, а вместо этого она чувствует себя разгоряченной и неспокойной.

— Уверяю вас, вы заблуждаетесь, — сказал он, делая очередной поворот вальса. — Полагаю, любой мужчина вздрагивает, едва завидев вас.

— Это потому, что он боится за пальцы своих ног. — Грейс фыркнула. — Мужчины в Стандене отлично знают то, что вскоре станет известно светскому обществу Лондона. Ведь я отправила хромыми по домам больше мужчин, чем Наполеон.

Дэвид прижал ее теснее к себе, чтобы увернуться от соседней пары танцующих, и снова ее грудь коснулась его груди. И Грейс снова будто огнем обожгло. Но это просто унизительно! Почему Дэвид ничего не говорит? Утратил дар речи?