То, как Лара угадывает, где лежит еда, удивляло Лисси больше, чем находка в лесу спящей иностранки.

Судя по всему, эту еду не уронили, а оставили нарочно. Иначе почему Лара первая бросилась разворачивать сверток, выхватила что-то из него и спрятала?

Всего она спрятать не могла. На толстой бумаге даже в слабом отсвете прожектора четко читались буквы: «ГАЛЕТЫ АРМЕЙСКИЕ». А еще в свертке оказался коробок спичек, кусок мыла, моток бечевки и раскладной нож. Тот, кто все это уронил, знал, что надо ронять!

Самое интересное сыскалось под пачкой галет: мятая, потертая цветная карточка из тех, какие дарят в день Духа Любви. Ирисы-цветочки, птички, мальчик дарит девочке вазочку, а девочка жеманится и прячет глазки. Лара сердито хмыкнула и торопливо сунула карточку за пазуху.

Но главное, там было вдоволь еды! Галеты, завинченная банка с тушенкой, кусок колбасы, сыр, бутылка компота, заткнутая пробкой.

— Ложки нет, — заметила Лара, навернув галетину с мясом толщиной в два пальца.

— Мня, — отвечала Хайта. Она старательно вылизывала свои жирные пальцы. Никакого воспитания. Она бы и в банку рукой влезла, не отдерни ее Лисси.

— Хайта, цыц! — велела Лара, приложив нож плашмя ко лбу. — Надо оставить на завтра.

— Мня?

— Ты знаешь здешние места? Куда надо идти? — Лисси, насытившись, тоже подумала о завтрашнем дне.

— Озера в той стороне, — показала ножом Лара. — Там есть поселки, телеграф. Мы проехали миль двадцать по железке, значит, до озер идти полдня. Только не по дорогам, по ним будут ездить военные.

— О, это не страшно!

— Кому как. Мы разделимся, можешь идти к жандармам. И Хайту забирай с собой. Башмаки я с нее сниму, мне нужней.

— Хайта, мня! Я, есть!

— Хватит лопать, ты, обжора! Еда останется со мной. Вас на полевой кухне накормят.

— Очень жалко, что ты уходишь, — помолчав, с грустью сказала Лисси.

— У нас разные пути. Я из простых, ты из графьев. Тебя в беде не оставят. А я должна сама выкручиваться.

— Я могла бы помочь тебе. Батюшка мне ни в чем не откажет.

«Только твоего батюшки не хватало с его Гестелем! Лучше быть от вас подальше».

— Мне подарков не надо. Мы, Динцы, завсегда своим умом жили, взаймы не просили.

— Мы, Тор-Майда, быть в долгу не любим. — Глаза Лисси вновь заблестели упрямством. — Даже если ты откажешься, я найду тебя и отблагодарю.

Лара насупилась.

— Хорошо, один раз я попрошу, а ты выполнишь. Забудь, что видела меня, и никогда не вспоминай, вот и будет благодарность. Поклянись, что не расскажешь обо мне отцу.

— И все?

— Больше ничего не надо.

— Будь по-твоему. — Лисси вынула из-за ворота Око и сжала его в ладони. — Клянусь всевидящим Оком, Громом Господним и Молотом Гнева, что не скажу отцу о встрече с тобой.

— Рухаца будис акэсиру, — прошептала Хайта. Лара машинально приложила нож ко лбу и уловила конец фразы: «Красивая бляшка».

«Из какой же она дикой страны, если Ока не знает?»

— Скажи ей, что она пойдет со мной, — попросила Лисси.

— Хайта, нисо гиджику лимо ца Лисси.

— Лифэ! — Хайта хлопнула в ладоши. — Фа нисо, Лара?

— Что она говорит?

— Ну, радуется, что с тобой.

— А еще?

— Спрашивает, куда я пойду.

— Ты могла бы учиться на переводчицу. Бывают гости с севера, из Витена или жарких стран, где мужчин к женщинам не подпускают. К северянкам в миниты нанимают грамотных девушек.

— Спасибо, Лис, я запомню.

Едва девчонки улеглись на ложе из ветвей, как Лисси и Хайта сразу заснули. Еще бы, столько пережили, так устали! Даже холодок оврага, где на дне журчал ручей, им не мешал. Но было зябко, обе подобрали ноги, а Хайта для тепла обняла Лисси во сне.

Лара, хотя ее одолевала дремота, старалась не заснуть. Когда обе светловолосых ровно засопели, она присела, развернула записку, найденную в свертке, и прочла ее, спалив несколько спичек.

Вот что было там написано:

«Лари, этого тебе хватит, а потом я принесу еще. Я тебе скажу, куда бежать. А зря ты удрала, теперь будет трудно. Если захочешь, могу замолвить за тебя словечко Куполу, он злой, но умный. Наверно, ты красивая. Давай дружить?

Твой Огонек».

Тихий ужас охватил Лару.

Ее первый раз приглашали на свидание, а она была в грязных чулках, в страшно мятом платье, без ботинок!

«Как же я к нему приду? Вот в этом виде? Нет, ни за что не пойду! Какая срамота, я словно пугало! Бродяжка, и только. А он уже пишет ТВОЙ ОГОНЕК! Сейчас же соберусь и утеку, чтоб девчонки меня не догнали. Почему он не положил в сверток денег? Лик двадцать хватило бы. Это он нарочно, чтоб я у него просила! А еще подлащивается, собака, два хвоста».

Так она думала и сомневалась, пока не прилегла: «Вот отдохну чуток, и удеру».

Во сне она обняла Лисси с другой стороны, и дочери графа Бертона стало теплее всех.

В середине ночи Хайта открыла глаза. Сквозь ветви кустов она увидела звездное небо над собой. Черно-синее небо, мерцающее серебряными искрами. Такое волшебное, необычайное!

Вдали дышали паром двигатели самоходок, порой слышались гудки. Рубеж оцепления жил своей загадочной механической жизнью. Над головой нависали кусты, на их листву слабо ложился желтоватый рассеянный свет, идущий от прожекторов.

Было прохладно, но Хайта почти не ощущала сырого дыхания земли и ночи. Она не понимала, почему Лара и Лисси так мерзнут. Для нее ночь была тепленькой, сорочка лишней. А вот юницу Лисси, которая ежилась в своем тонком платье, надо согревать.

Если кто-то носит золото или оружие, его следует слушаться. Это Хайта затвердила давно. Но здесь все правила путались. Скажем, зачем ее одели, да еще с угрозами? Ничего не понять. Две юницы с причудами, живут по-своему. Надо быть настороже, чтоб не нарушать их обычаев, не сказать лишнего.

Все остальное Хайте нравилось. Настолько хорошо, что даже пугает. Великая теплынь, большой простор, ласковый ветер. Она гладила шелковистую траву и широкие листья деревьев. Пыталась ловить летучих крошек в воздухе. А уж какой яркий свет!

Бесшумно поднявшись с ложа из ветвей, она босиком отошла в сторону. Чехлы на ногах были удобные, но мешали чуять землю.

Земля слабо подрагивала. Где-то невдалеке катилось что-то тяжелое, много тяжких катков под давящим грузом.

Хайта опустилась на колени и принялась рыть землю пальцами, потом ладонями. Но в ямке оказалось пусто. Ни на слух, ни на вкус ничего нет. Корни сюда не проросли. Странно.