— По лестнице влезть легко.

— Я лазила на одних руках. На спор. Чтобы ребята не воображали о себе.

Лисси прикусила язычок. Таким умением она похвастать не могла. Подъем на руках, это воинское искусство. Так в старину проверяли, насколько ловок и силен молодой рыцарь. Правда, рыцари взбирались в доспехах и с оружием потяжелее револьвера.

— Джегэ цайджи, — заметила Хайта. Не по словам, а по тону, каким они были сказаны, Лара догадалась, что сказала златовласка. «Опасно», вот что.

Напялив шкуру, или «ируху», как она выражалась, и приютские башмаки, она послушно топала за девочками, время от времени печально вздыхая, но не говоря ни слова. Убедившись, что Лара ее понимает, если подносит револьвер ко лбу, Хайта умолкла. На вопрос «Кто ты?» она не ответила, только сама спросила: «Вы меня не убьете? Вы меня не обидите?», а потом молчок.

«Значит, ей есть что скрывать!» — злилась Лара, но вместе со злостью она чувствовала радость и любопытство.

«Я могу слушать чужие разговоры! Наверно, все, что я слышала раньше, это тоже чьи-то разговоры где-то далеко. А как другие должны говорить, чтобы я их слышала? Тоже прикладывать железо к голове? Должно быть, они переговариваются друг с другом. Но ведь у Хайты нет ничего железного! В чем тут секрет?»

— Дай-ка мне твои перчатки, Лис. Не хочу карябаться об дерево.

— Возьми. Но просить надо так: «Пожалуйста, дай мне свои перчатки».

— Ох, как у вас вежливо!

— Ятэна, — робко сказала Хайта. Ее «нет» было адресовано Ларе, но при этом златовласка взяла за рукав Лисси. В самом деле, она нет-нет да ластилась к графиньке, а Лары сторонилась.

«Боится, что еще раз выпалю».

Потуже подтянув и подвязав чулки, чтоб не сползали, Лара начала взбираться на дерево.

Это оказалось легче, чем она думала. Сучья давали рукам и ногам верную опору. Вскоре Лисси и Хайта, задравшие в тревоге головы, почти скрылись за листвой. Револьвер болтался и стучал в бок, но Лара вскоре свыклась с неудобной тяжестью, висящей на плече.

Наконец, она оказалась близко к вершине, где ствол стал тонким, а сучья начали сгибаться.

Отсюда был широкий обзор!

К северу, западу и востоку лес простирался далеко, конца не видно, а с юга к недалекой опушке подходила долина, где деревца росли плотной каймой вдоль извилистой речушки. От близости воды Ларе так мучительно захотелось пить, что зубы скрипнули.

Дальше, к горизонту, уходили холмы с редкими рощицами.

Лара огляделась тщательно, насколько позволяла листва. Солнце уже близилось к закату и покраснело, небо оставалось чистым. Над горизонтом к западу и северу в вышине маячили два дрейфующих дирижабля, такие маленькие, что пугаться их не стоило.

Но между опушкой и речкой была серьезная преграда.

Там, на просторной луговине, стояли самоходки, мрачные махины вдвое выше деревенских домов. Над ними торчали дымовые трубы, по бокам выступали круглые катки, а спереди смотрели на лес орудийные башни. На скошенных бортах каждой громады крупно нарисован Молот Гнева — знак имперской армии.

Из труб бодро шел дымок. Военные держали самоходки под парами.

Они расставили боевые машины вдоль реки, передками к лесу, на большом расстоянии одна от другой. Лара видела четыре самоходки, но, похоже, их было больше, потому что дымки виднелись и дальше по долине. Они сигналили друг другу гудками, эти-то гудки и слышали они с Лисси.

Экипажи бродили около катков, не отходя от машин далеко. Кое-кто шлялся вдоль водозаборных рукавов, протянутых к реке.

«Эх, они баки заполняют! Сколько льют! А тут хоть бы глоточек…»

Проскочить мимо этого заслона нечего и думать. В башенках наверху сидят наблюдатели, они следят. А с темнотой самоходки зажгут прожекторы. Стоит выйти на свет, как ты попалась.

У реки ударил колокол. Один, другой. Люди у самоходок зашевелились, стали подходить к бортам между катками, потом рассаживаться на траве.

«Ага, у них ужин. Еду раздают».

Голод и жажда стали почти невыносимы.

Сев верхом на сук потолще, Лара обхватила его ногами и освободила револьвер от завязок. Может, сверху лучше слышно голоса? До сих пор, сколько она ни слушала, разговоры Купола с четырьмя сторонами света не повторялись.

«Вряд ли сейчас кто-нибудь станет говорить. Военных всегда кормят в одно время, по часам. Они обжираются кашей с мясом, а я здесь пропадаю!»

Без всякой надежды она приложила ко лбу холодный барабан, и неожиданно услышала:

— Тра-ла-ла, чесночный соус, трам-па-пам, тройной компот!

— Тварь ненасытная, — вырвалось у Лары.

Молодой голос оборвался и после молчания осторожно спросил:

— Кто говорит со мной? Эй, ты, ответь…

Лара пожалела, что не сдержалась от ругательства. А голос взволнованно продолжал:

— Говори, не бойся. Тут никого нет. Я один в кабине. Нас никто не услышит. Ну, говори же!

Судя по всему, голос принадлежал какому-то пареньку, вряд ли намного старше Лары. Он почти умолял и, казалось, сгорал от нетерпения.

«Я его слышала. Он отвечал Куполу», — вспомнила Лара.

— Ты Юг? — преодолев страх, нарушила она молчание.

— Да! Да, это я! — воскликнул он. — Ты девушка? Откуда вещаешь? Как тебя звать? Меня зовут Огонек Хавер, а Юг это мой позывной. О, собака, два хвоста, здорово, что ты на меня вышла! Ты из какой бригады?

— Я здесь, — ляпнула Лара и умолкла. Бригада, позывной, это что-то военное.

«Он принимает меня за свою. Что значит „вещаешь“?.. А, ясно! Это вроде телеграфа, но без проводов. Этот Юг сидит вон там, в самоходке с флагом. В командирской машине».

— Поговори со мной, пожалуйста. Пока все наши едят, без шлемов, мы можем поболтать.

— А ты в шлеме? — Лара все-таки решилась поддержать беседу.

— Ага, я люблю в этой кастрюле. Сразу становишься похож на офицера, а то все смотрят сквозь тебя, будто ты мальчик из кадетской школы. Да куда им без нас? Только лампочкой могут мигать… Ты чего медиатор напялила?

— Меня зовут Лара. Ларита.

— У, отличное имя, мне нравится! Куда поедешь после акции?

— Не знаю.

— Гадина Купол, нет бы устроил нам танцульки с граммофоном, дал всем вместе отдохнуть. А что ты сидишь на дереве? — Юг заговорил другим тоном, недоверчивым и удивленным. — Я тебя слышу, ты в лесу, два румба влево, дистанция сто мер, высота пятнадцать.

— Я пить хочу.

— Ты… — голос Юга стал очень тихим. — Беглая?