Но сейчас камень гляделся тусклым, невзрачным.

Недостойный подарок.

А вот дирхем на веревочке — дело иное. И Янгар забрал монету.

Уже не Янгар, но безымянный мужчина, рожденный во тьме.

…а женщина спала, свернувшись калачиком. И Янгар подошел к ней, страшась до срока потревожить этот сладкий сон.

Сколько раз представлял он себе Пиркко-птичку, гадая, и вправду ли она столь хороша, как о том говорят… и вот она.

Ее кожу покрывает слой краски. Узоры сложны, и Янгар позволяет себе любоваться ими. Присев рядом, он проводит вдоль желтой линии, не прикасаясь к коже.

Его невеста юна.

И стройна, как молодая осина.

Даже во сне она прикрывает ладонями грудь, словно смущается его взгляда.

Бедра округлы, а ноги сильны, и Янгар нежно касается розовой ступни…

Всполохи огня скользили по стенам. Алый гранит. Черный обсидиан. Золотые жилы, словно швы. Светильники из бронзы. Живое пламя, отраженное в чаше бассейна. Шелковая гладь воды, расшитая живым подземным жемчугом. Каменное ложе и груды мехов.

Я лежу, разглядываю потолок. В белых слюдяных наплывах мне видятся застывшие лица.

Наблюдатели?

Или те, кто дерзнул некогда оскорбить богиню, и остался в ее подземельях навек. Страшная участь.

Я лежу. Сжимаю в кулаке зеленый камушек, кляня себя за глупость. Следовало взять цепочку, или перстень, или что угодно, но из украшений, достойных Янгара Черного.

Время шло. Медленное, вязкое, в разбавленной пламенем темноте.

Я сама не заметила, как задремала. И разбудила меня прикосновение.

— Тише, — чьи-то сухие губы царапнули щеку. — Не бойся.

Чьи-то пальцы расплели косы. Чья-то рука легла на мой живот, не позволяя отстраниться. И сама я опиралась на кого-то большого, горячего.

— Я не причиню тебе вреда, — пообещал Черный Янгар. Впрочем, здесь и сейчас он не был Клинком Ветра, но лишь мужчиной, который желал связать свою судьбу с женщиной.

Остальное для слепой Кеннике не имело значения.

Но я… я должна была сказать правду.

Кому?

Для чего?

Уже сплетаются нити наших жизней. И если так, то…

…нехорошо новый дом на лжи строить.

…но не выйдет ли так, что правда меня же ранит?

…я скажу.

Правду.

Вот сейчас повернусь к нему и скажу.

— Посмотри на меня, пожалуйста, — пальцы Янгара гладили шею, стирая охряных змей. Он не приказывал — просил, и я подчинилась.

Не сказала.

Хотела ведь, но… не нашла правильных слов.

Черный Янгар и вправду был черен. В первый миг я не поняла, что виной тому — краска, покрывающая его лицо, ею и грудь. От нижней губы начиналась алая полоса, которая дважды обвивала шею, и спускалась на плечи Янгара, где расцветали желтые спирали.

— Обычай, — сказал он, словно извиняясь.

Черный — цвет Пехто, хозяина подземного мира. И это верно: многих отправил Янгар к берегам Черноречки.

Алый — цвет Маркку, владетеля битвы. И это тоже верно: все знают, что нет воина искуснее, нежели Янгар.

Желтый… Ламиике?

Светлокосая прекрасноликая дева распростерла над Янгаром соломенные крылья? У него и сердца-то нет… говорят.

Я разглядывала его жадно и, пожалуй, впервые не стеснялась своего любопытства.

Не похож на отца.

И на братьев.

И на того конюха, который с бородой и лукавыми глазами…

Янгхаар Каапо невысок и жилист. Черты лица его остры, и краска не сгладила их резкости. Высокие скулы. И нос крупный, клювом, вот только ломан был не единожды, и оттого переносица стала кривой, как заячья тропа. Рот широкий, а губы по-женски пухлые, мягкие. И тянет потрогать, проверить, вправду ли они таковы, как я вижу.

Наверное, мне должно быть стыдно…

…наверное, следует скромность проявить…

…наверное…

Я взглядом за взгляд зацепилась.

В нем бездна спрятана.

И она точно так же, жадно, разглядывает меня.

— Ламиике, — Янгар проводит ладонью по моему животу, стирая рисунок. Но краски не смешиваются. Желтого и вправду много, но Ламиике покровительствует всем женщинам.

— И Небесный кузнец, — на пальцах Янгара есть рыжие искры. — В тебе скрыт огонь…

Он улыбается, и пусть рисованная маска его лица искажается от этой улыбки, я улыбаюсь в ответ. Огонь? Во мне? Разве что тот, который разводят в камине. За свою жизнь я растопила сотни каминов, может, тем самым и привлекла Кузнеца?

Но пугает меня другое. Третий цвет, не названный Янгаром. Он и кулак сжал, не желая показывать мне синие пятна.

Акку.

Беззаконная ночь. И серп, которым снимают жизни. Грозная жница… почему она?

— Это просто обычай, — повторяет Янгар, стирая рисунок.

Он поднимается первым и, протянув руку, говорит:

— Идем.

Широкую ладонь перечеркивает шрам. Старый. Белый, вздувшийся, он походит на червя, залегшего под кожей. И я не без дрожи касаюсь этого шрама. А Янгар вдруг перехватывает мои пальцы.

— Такие тонкие, — с удивлением произносит он и, приблизив руку к губам, целует.

Скажи, Аану.

Не медли.

Не могу.

— Как мне тебя назвать? — он проводит моими пальцами по своему подбородку, щеке и вновь по губам, и алая краска мешается с черной. — Ты маленькая… и славная… и нежная… но твой отец…

…отдал меня ему. Даже не отдал, бросил, как бросают кость собаке. А ведь Ерхо Ину и вправду считает Янгара псом, не раз ведь говорил об этом.

А я, выходит, кость.

— Налле… Налле, — он пробовал имя на вкус, и руку не отпускал. — Медвежонок. Маленький мой медвежонок… Тебе нравится?

У меня никогда не спрашивали, что мне нравится… и я не знаю, как принято отвечать.

— Пожалуй…

Еще один обычай.

Еще один подарок, который я принимаю с благодарностью.

Медвежонок… смешно.

Отец пришел бы в ярость, ведь на гербе Ину — вставший на дыбы медведь. А Янгар… он не хотел посмеяться над древним родом, привязав меня к его истокам через имя. Он просто сказал то, что думал.

Откуда я знаю?

Просто знаю. Он что-то делал со мной. Этими прикосновениями, ласковыми, нежными — до сегодняшнего дня ни один человек не прикасался ко мне вот так. Словами. Тоном. Самой своей близостью, которая больше не пугала.