Я была стажером в Белом доме при администрации Джона Кеннеди. Но это не юмористическая история, в которой автор берет событие из текущих новостей и пытается «смешно» его обыграть. Дело было в 1961 году, я работала у Пьера Сэлинджера в пресс-центре Белого дома, там же, где через год начала работать Мими Фанесток. И когда Мими вынудили признаться, что у нее был роман с Джоном Кеннеди, я решила: а почему бы и мне не рассказать свою историю?

Я заметила, что все статьи о бедной Мими цитируют еще одну сотрудницу пресс-центра — Барбару Гамарекян, которая откровенно подставила Фанесток в устных архивах библиотеки Кеннеди. В газетах приводится ее едкий комментарий, что Мими «даже не умела печатать». Ха! Вот все, что я могу сказать по этому поводу. Ха-ха-ха! В мою бытность в пресс-центре Белого дома под начальством Пьера Сэлинджера со мной работали еще шесть женщин. Одну из них звали Фэддл (ее лучшая подруга Фиддл работала с самим Кеннеди), и, насколько я могла судить, ее единственной задачей было подписывать фотографии Сэлинджера вместо него. Фиддл ставила автографы на фотографиях Кеннеди. От нас, стажеров, не требовалось умения печатать, потому что в офисе для стажеров — таких как я или Мими — попросту не было столов, куда мы могли бы сесть, и печатных машинок тоже не было.

Да, мне по-прежнему очень обидно из-за этого. Потому что я оказалась не только единственной женщиной в Белом доме, у которой не было целого гардероба платьев без рукавов в стиле Джеки (я просто не могла себе их позволить), но и единственной, кому некуда было даже сесть. А ведь уже тогда, как и сейчас, я печатала со скоростью сто слов в минуту. Каждый рабочий день я теоретически могла напечатать сорок восемь тысяч слов, но этого не происходило, потому что для меня не поставили стол.

Кроме того, как раз в то время я сделала очень неудачную химическую завивку. Это важный факт, и он еще сыграет роль в дальнейшем, когда страсти накалятся.

Едва устроившись на «работу» в Белом доме, буквально в первые минуты первого рабочего дня я познакомилась с президентом. В первое же утро он должен был лететь в Аннаполис и произнести там речь на открытии Военно-морской академии. Сэлинджер пригласил меня и группу журналистов отправиться туда на специальном вертолете для прессы. А когда я вернулась в Белый дом, повел лично знакомиться с Кеннеди. Это был самый красивый мужчина из всех, кого я встречала в жизни. Не помню, о чем мы говорили, хотя наш разговор наверняка остался в воспоминаниях Сэлинджера в устном архиве библиотеки Кеннеди. Когда-нибудь я их послушаю. Но я хорошо помню, что встреча была очень короткой — не больше десяти-пятнадцати секунд. Потом я пошла в пресс-центр и обнаружила то, что вам, читателю, уже известно: мне негде было даже сесть.

Все лето я простояла в коридоре у картотеки. Я прочла ее почти целиком, в том числе довольно интересные служебные записки, помеченные грифом «совершенно секретно». Рядом с картотекой был мужской туалет, и как-то раз спикер Белого дома Сэм Рэйберн заперся там и не смог открыть дверь. Не окажись я рядом, он мог бы застрять навечно.

Иногда я заходила в Овальный кабинет и смотрела, как президента фотографируют с разными иностранными лидерами. Мне кажется, он замечал, что я на него смотрю.

Итак, я приближаюсь к рассказу о самом интересном случае в нашем общении с Джоном Кеннеди. Этот случай так и не попал в устный архив библиотеки — просто меня о нем никто не спрашивал. Все происходило в пятницу вечером, и, поскольку мне было негде сидеть (см. выше) и нечего делать (см. выше), я решила пойти посмотреть, как президент улетает на выходные в Гианнис-Порт на вертолете. День выдался чудесный. Я стояла под портиком с видом на Розовый сад, у входа в Овальный кабинет. Вертолет приземлился. Шум стоял оглушительный. Ветер от лопастей сбивал с ног (но мои волосы оставались неподвижны, так как были намертво зафиксированы химической завивкой). И вдруг, вместо того чтобы выйти из жилого крыла Белого дома, президент вышел из кабинета и пошел к вертолету прямо мимо меня. Он повернулся. Увидел меня. Узнал. Шум стоял ужасный, однако он заговорил со мной. Я ничего не слышала, но читала по губам и почти уверена, что он спросил: «А зачем вы со мной летите?» Но все же я могла не расслышать, поэтому сказала лучшее, что могла в данной ситуации: «Чего?»

И это был весь наш разговор. Кеннеди повернулся и зашагал к вертолету, а я вернулась в Белый дом и стояла в коридоре до конца лета. Больше мы ни разу не виделись.

Читая статьи о Мими Фанесток, я сделала шокирующее открытие: по всей видимости, я была единственной женщиной, когда-либо работавшей в Белом доме, к кому не подкатывал президент. У меня есть подозрение, что дело в той неудачной завивке. А может, в моем гардеробе, который в то время составляли цветные платья из самой дешевой синтетики, которую только можно вообразить. А может, все потому, что я еврейка? Нет, правда, вспомните всех многочисленных женщин, с которыми спал Кеннеди, — были среди них еврейки? По-моему, ни одной.

С другой стороны, возможно, между нами ничего не произошло по той причине, что Кеннеди каким-то образом почувствовал: я не умею хранить тайны. Поверьте, если бы между нами что-то было, вам не пришлось бы ждать сорок один год, чтобы узнать об этом.

В общем, вот моя история. Я решила, что можно наконец рассказать ее во всеуслышание. Впрочем, я рассказывала об этом всем, кого встречала за последние сорок два года. И в конце, как Мими Фанесток, хочу добавить, что не намерена больше комментировать эту тему. Пресса должна уважать мое право и право моей семьи на личную жизнь!

Мы с Биллом расстались давно. О бывших возлюбленных всегда тяжело вспоминать. Проходят годы, а ты все думаешь: была ли любовь или я просто себя обманывала? Может, я лишь притворялась, что он мужчина моей мечты? Испытывала ли я настоящее чувство или в отчаянии хваталась за соломинку? Но с Биллом сомнений нет — я любила этого парня.

Что до него самого, буду откровенна: он меня не любил. Думаю, это даже не приходило ему в голову. Ни разу. Но вначале это почему-то меня не остановило. Я любила его, верила ему и ни на секунду не задумывалась, что он может оказаться лжецом. Нет, я, конечно, знала, что он соврал насчет своего романа с Дженнифер[10], но мне тогда почему-то казалось, что это не считается. Вот надо же быть такой дурой!

Короче, я разлюбила Билла очень скоро — из-за наших разногласий по поводу геев в армии. В 1993 году, сразу после инаугурации, мое сердце превратилось в камень. Люди часто используют такую метафору, но представьте, что сердце действительно может окаменеть — вот как я себя чувствовала по отношению к Биллу. Я в него верила. Не сомневалась, что он никогда не нарушит свои обещания. Но Билл не сдержал слово и оказался не лучше остальных. Все, конец. Как он мог? Прощай, друг! Я ухожу. И даже не думай звонить. И, кстати, если у тебя зазвонит телефон, трубку снимет жена, а на том конце трубку повесят — даже не думай, что это я, потому что это не я.