— Вы хотите на ней покататься? — снова удивился конюх.

— А что такого?

— Но раньше вы никогда не хотели ездить на ней! Вы даже смотреть на нее не хотели!

— Какие глупости, — засмеялась Эмелия. — Я люблю ездить верхом. При жизни мамы у меня была лошадь, и я проводила все выходные в конно-спортивном клубе.

Озадаченный конюх пожал плечами, словно снимая с себя всякую ответственность за странное поведение хозяйки, и жестом позвал ее следовать за собой к конюшням.

— Прости, но я забыла, как тебя зовут.

— Педро. Я уже два года смотрю за лошадьми сеньора Мелендеса. Столько же, сколько вы женаты.

Не желая вдаваться в эту тему, Эмелия подошла к все еще высокомерно пофыркивающему жеребцу, погладила гордую шею.

— Ты просто бессовестный хвастун, дружок.

Жеребец наклонил огромную голову и ласково боднул Эмелию в грудь, едва не сбив хрупкую женщину с ног.

— Вы ему нравитесь, сеньора Мелендес, — сказал Педро. — Но вы всегда его боялись! Он большой, гордый и своенравный, но внутри он… как сказать… душка.

То, о чем говорил конюх, наверное, одинаково подходило и к жеребцу, и к ее мужу, решила Эмелия. Она вдохнула сладковатый запах конского пота и свежего сена и вдруг ощутила, как что-то шевельнулось в памяти.

Педро отвел Гитано в денник и вернулся, ведя небольшую изящную кобылу. Обняв гладкую шею лошади, Эмелия закрыла глаза, пытаясь воскресить то стремительное воспоминание. Был такой же погожий день, как сегодня, светлый, но не жаркий, ветерок играл с ее волосами. Ее вели к конюшням с завязанными глазами — эхо волнения, которое она испытывала тогда, щекотно отозвалось в животе. Эмелия снова почувствовала касания сильных рук, направлявших ее, тепло большого тела совсем рядом, нотки цитруса в аромате туалетной воды…

— Сеньора, с вами все в порядке? — Голос Педро с грохотом захлопнул приоткрывшуюся было дверь в ее прошлое.

Эмелия открыла глаза и криво улыбнулась парню, стараясь не злиться на него за несвоевременную заботу.

— Я в порядке. И Каллида выглядит замечательно. Ты очень хорошо за ней ухаживаешь, я вижу

— Сеньора, вы вспомнили ее имя! — Глаза Педро округлились. — Каллида — так ее зовут. Сеньор Мелендес купил вам ее как сюрприз на день рождения в прошлом месяце.

— Я не вспомнила… — Эмелия попыталась ухватить хоть что-то еще из захлестнувшего ее вихря беспорядочных мыслей. — Оно просто… выскочило, как будто было в моей голове все время.

— Хорошо, что вы вернулись домой, сеньора, — уверенно сказал конюх. — Тут вы быстро все вспомните.

«Мне бы твою уверенность», — подумала Эмелия, отзываясь на щенячий энтузиазм Педро осторожной улыбкой. Как странно, что имя лошади пришло к ней без всяких усилий, и испанский язык возвращался так же легко. Что еще хранится под замком в ее мозгу, ожидая, пока жизнь подкинет очередной ключик?

Каллида ткнула хозяйку мягким носом, обдала теплым дыханием из бархатных ноздрей.

— Оседлаешь ее для меня?

Улыбка исчезла с лица Педро, сменившись озабоченным выражением.

— Сеньор Мелендес… Он, наверное, не хочет, чтобы вы ездили верхом так скоро после того, как ушибли голову.

— Я хорошо себя чувствую, — взбунтовалась Эмелия. — Может, прогулка верхом подскажет мне что-то еще. В любом случае мне нужно упражняться. Я не могу сидеть без дела, пока мой… сеньор Мелендес не приедет из-за границы.

Сжав губы в молчаливом неодобрении, конюх оседлал кобылу и вручил наезднице шлем.

Эмелия поехала через парк в поля, сначала шагом, потом, когда почувствовала себя достаточно уверенно, рысью. Совсем освоившись, послала Каллиду в галоп. Ей почти не потребовалось приспосабливаться к ходу лошади, словно она ездила на Каллиде всю жизнь. Тем более странным казались слова Педро, что она отказалась от лошади. Кобыла была породистой и очень дорогой — как Эмелия могла не оценить подарок?

В оливковой роще она спешилась и в поводу отвела Каллиду на то место, где была сделана фотография из кабинета Хавьера. Интересно, занимались ли они любовью на теплой зеленой траве в тени олив? Кожу приятно защипало от возбуждения, когда Эмелия представила себя, прижатую к напоенной солнцем земле мускулистым телом мужа.

На ум пришел вчерашний разговор об условиях их брака, на которые она якобы согласилась. Семья без детей… Когда она приняла такое решение? Почему? Только для того, чтобы угодить Хавьеру? Он-то наверняка противился любым попыткам «связать его по рукам и ногам». Эмелии показалось, что свою свободу ее муж ценит превыше всего. Если подумать, Хавьер и сейчас вел жизнь богатого плейбоя, не связанный ничем, кроме жены, которая отпускала его одного в бесконечные разъезды в любое удобное ему время. Нет сомнений, дети заставили бы его серьезно пересмотреть этот образ жизни, к чему испанец явно не был готов.

Эмелия всегда любила детей, поэтому и предпочла работу преподавателя музыки карьере концертного музыканта. Ей нравились невинность и любопытство ребятишек, их способность удивляться даже обыденным вещам, без устали радоваться чудесам окружающего мира. Эмелия росла единственным ребенком в семье, где мачехи появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда, поэтому для себя она планировала союз с ответственным, надежным, чадолюбивым мужчиной, хорошим семьянином, не похожим на ее беспокойного отца. Почему же она согласилась выйти за человека, который не разделял ее убеждений? Наверняка она любила Хавьера, раз легла с ним в постель. Со времен неудачного первого романа Эмелия твердо решила, что больше не станет заниматься сексом без любви, не повторит сделанную однажды ошибку. Но, вспоминая искры, которые летали между ней и Хавьером с того момента, когда она вышла из комы, Эмелия начинала подозревать, что при выборе мужа руководствовалась все-таки не разумом и даже не сердцем.

Эмелия вернулась на виллу и передала кобылу Педро, который нервно мерил шагами двор, ожидая ее возвращения. Правда, его облегчение сменилось тоской, когда Эмелия попросила оседлать для нее Каллиду завтра в то же время.

Спустившись вниз после душа, Эмелия наткнулась на Алдану, которая сообщила, что у них гостья.

— Она ждет в гостиной, — сказала домоправительница, обдав хозяйку уже привычным холодом.

— Спасибо. Но кто это, Алдана? Кто-то знакомый?

Алдана поджала губы, но за спиной Эмелии уже стучали каблучки, и юный женский голос произнес:

— Значит, ты все-таки вернулась.

Эмелия обернулась и уставилась на женское издание Хавьера, которое приближалось к ней с надменным и неприязненным видом. Черные как ночь глаза девушки горели гневом, губы превратились в тонкую кривую щель, и даже волосы цвета воронова крыла, казалось, топорщатся от злости, как иглы дикобраза.

— Изабелла?

— Так ты помнишь меня? — Сестра ее мужа подозрительно прищурилась. — Как интересно.