Капитан снова посмотрел на его паспорт. Потом пожал плечами.

– Ты кто такой? Нафис Закирович Давлетгаров. Такой фамилии в нашем министерстве я не помню. И среди руководства страны тоже такой фамилии нет. Ты давай кончай заливать…

– Позвоните и узнайте, кто живет на Грановского, – продолжал настаивать Нафис. Он понимал, что должен выйти отсюда без звонка отцу, чтобы в доме никто не узнал об этом неприятном происшествии.

Капитан посмотрел на сидевшего перед ним человека. Немного подумал и поднял трубку.

– Саенко, здравствуй, – сказал он, – говорит Трегубов. Спасибо, все нормально. Ты мне скажи, Саенко, что у нас за такой дом на Грановского. Говорят, какой-то особенный дом.

– Правильно говорят, – сразу ответил Саенко, – его называют «домом маршалов». Там в основном маршалы живут или их семьи. И еще разные большие шишки – члены Политбюро, министры, в общем, дом особо охраняемый. Если тебе нужно кого-то допросить или свидетель оттуда, то лучше не связывайся. Все равно в дом не пустят. Там своя охрана дежурит, из сотрудников госбезопасности. Лучше пойди и доложи начальству.

Нужно было видеть, как менялось лицо капитана Трегубова. От удивления до растерянности, от гнева до испуга.

– Это ты точно знаешь? – тихо переспросил он. – Может, проверишь…

– Не нужно ничего проверять. Это я точно знаю. Там такие люди живут…

– Спасибо, – капитан растерянно положил трубку. Посмотрел на сидевшего перед ним молодого человека.

– Кем работает ваш отец? – спросил он уже другим тоном и переходя на «вы».

– Какая разница? – усмехнулся Нафис. Он наслаждался видом капитана, который в одно мгновение лишился своей уверенности.

– Большая, – сказал со значением капитан. – Ладно, Давлетгаров, сейчас все выясним. Посиди пока тут. Подожди.

Он быстро поднялся и вышел из кабинета, оставив Нафиса одного. Тот пожал плечами, продолжая оставаться на стуле. Затем поднялся, подошел к телефону, набрал домашний номер. Ответила мать:

– Где ты пропадаешь, Нафис? Мы уже волнуемся.

– У меня неприятности, – сказал он. – Ничего страшного, но мелкие неприятности. Я был в гостях у моего знакомого Франтишека Веселы, у которого ребята обычно покупают разные вещи. Я тоже покупал у него джинсы и куртку. Вот милиция всех и забрала…

– Как это забрала? – испугалась мать. – Где ты сейчас находишься?

– В милиции. Ты только отцу не говори. Лучше позвони его помощнику Рауфу, он все сам сделает. Пусть позвонит куда-нибудь в министерство или на Петровку, чтобы меня отпустили. Запиши: капитан Трегубов, – он назвал отделение милиции и быстро положил трубку. Затем вернулся на место.

Капитан в это время зашел к своему непосредственному руководителю – подполковнику Кошелю. Коротко рассказал ему о задержании молодого человека, взятого с поличным.

– Сейчас эти статьи уже готовятся отменить, – недовольно заметил подполковник. – У нас теперь свобода. За валюту не сажают, а педерастов даже поощряют. Теперь все можно. Эти статьи наш Верховный Совет скоро отменит. Поэтому дай ему хорошего пинка и выгони. Пусть спит с кем ему нравится.

– Я так и хотел сделать, – признался Трегубов, – но он сказал, что живет в доме на Грановского. Какой-то особенный дом. Саенко сообщил мне, что там живут маршалы и министры. И я подумал, что мне лучше с вами посоветоваться.

– Чего это ты решил со мной советоваться? – нахмурился подполковник. – Его били?

– Нет. Даже пальцем не трогали. Там ведь второй задержанный – иностранец. А вы сами знаете, что с ними лучше не связываться.

– Ты у нас хитрован, Трегубов. Ты бы просто так ко мне не пришел за советом. Я ведь тебя знаю. Что случилось? Только честно. Я ведь все равно узнаю и потом с тебя спрошу.

– Все нормально. Мы с ним разговаривали, но он никак не хотел сознаваться. Этот парень – студент юридического. Учится в МГУ. Законы знает. Я хотел его отпустить.

– Бесплатно? – иронически уточнил подполковник.

– Объяснил ему, что будут расходы…

– Сколько ты у него попросил? – все понял подполковник.

– Две тысячи долларов, – вздохнул Трегубов. – Я не знал, кто он такой.

– Ну и дурак, – покачал головой Кошель. – Нужно было пять попросить. Если он живет на Грановского, то значит, сынок очень высокопоставленного деятеля. А сейчас у нас гласность и демократия. Он бы тебе и пять дал, чтобы замять это дело. Ему тоже не хочется, чтобы о его связях другие узнали. Нужно было сказать, что ты собираешься звонить в эту молодежную программу. Как она называется? Еще молодые ребята ее ведут. Вспомнил. «Взгляд». Он бы вообще с ума сошел от страха. Ладно, пойдем к нему. Выручу тебя в очередной раз. Ты где его оставил?

– В своем кабинете.

– Как это в своем кабинете? Кого-нибудь приставил?

– Нет. Там в коридоре ребята. Он никуда не уйдет.

– Идиот! – вскочил со своего места подполковник. – Он же позвонить может. И сюда сразу кто-нибудь из его знакомых или родственников приедет. И тогда плакали деньги. Эх, капитан, сколько вас еще учить нужно! Его нужно было прессовать, пока он не согласится признание подписать. А потом под это признание взять деньги. Не меньше пяти тысяч долларов. Он бы точно заплатил. Кстати, как его зовут?

– Нафис Закирович Давлетгаров, – ответил Трегубов.

– Нет таких в руководстве страны, – задумался подполковник, – может, он чей-то племянник?

– По документам живет на Грановского.

– Сейчас проверим, – Кошель поднял трубку и, назвав адрес квартиры Нафиса на Грановского, попросил уточнить, кто именно там прописан. Через минуту уже знал, что квартира была выделена секретарю ВЦСПС Закиру Давлетгарову.

– Идем и дожмем парня, – решил подполковник, – профсоюзы нам не указ. Какой ты еще неподготовленный! Сразу испугался… Ничего он тебе не сделает. А будет спорить, мы его посадим. Пусть папаша побегает, чтобы его спасти. Сейчас другие времена. Пошли вместе.

И они отправились в кабинет Трегубова.

Меня словно оглушили. Перед глазами круги. Бедный мальчик! Ему только тридцать лет. Кому понадобилось так жестоко и страшно с ним расправиться? И за что? В нашей компании он не занимался такими вопросами, которые могли привести к столь жестокому убийству. По жизни он был милым, деликатным, мягким, великодушным человеком. И такое жестокое убийство! Кажется, я застонал.

Герасимова смотрела на меня по-прежнему с презрением и отвращением. Мужчины, которые любят других мужчин, вызывали у нее понятное отторжение. Только она не понимала, что если погибает твой близкий друг, независимо от степени интимного общения, то тебе бывает больно в любом случае. Молодой оперативник вышел на кухню и принес мне стакан воды. Я залпом выпил.