— А дети с ним общались, да?

— В том-то и дело, что нет! Отвернулись, прокляли, знать не хотели. Он тоже со временем успокоился, мне казалось, принял все, как есть, смирился. Я и расслабилась, как дура. А что, мало примеров таких, что ли? У отца — своя жизнь, у детей — своя. А он, видать, и не успокоился вовсе. Я и знать не знала про это завещание. Представляешь, все им отписал! Все, до последней копейки!

— А вы что, не были официально расписаны?

— Почему? Были… За два года до его смерти расписались. Как мне адвокат сказал, совместного имущества за два года не успели нажить, все нажитое — до брака. Так что дети имеют полное право претендовать, тем более в завещании все расписано. Нет, я пыталась трепыхаться, конечно… А толку? Только еще больше их разозлила. Накинулись на меня, как стервятники. Знаешь, они даже с какой-то нескрываемой радостью из дома меня вышвыривали… Видать, всегда о мести мечтали, гады. И мамаша их тоже приперлась, чтобы посмотреть на этот процесс да сатисфакцию поиметь. И стояла, смотрела… Удивительно, что в ладоши не хлопала — браво, мол, деточки, так ей и надо, пинка ей под зад еще дайте, чтобы с лестницы скатилась! А деточки и рады были мамаше угодить, и так старались меня унизить, и этак. Нет, ну как он мог так со мной поступить, как? Ведь я ж пылинки с него сдувала.

— Прости его, Томка. Вина перед детьми — тяжелая вещь, его тоже понять надо. Прости, тебе легче станет.

— Простить?! Такое — простить? Да о чем ты говоришь вообще! Фу, даже слышать этого не могу! Ты побудь в моей шкуре хотя бы один день, потом говори… Прости, ага… Он что, не знал, как со мной его дети поступят?

— Он умирать наверняка не собирался, Том. А завещание… Наверное, просто так написал. Чтобы свою отцовскую совесть утешить. Наверное, ему так легче жить было.

— Да мне какое дело, что он там утешить хотел! Обо мне он подумал? У меня даже угла своего нет, квартиру-то мамину мы с братом продали и деньги поделили. Я свою долю профукала туда-сюда… Вот и получилось, что из дома меня выгнали, а идти мне некуда.

— А к брату?

— Не смеши, к брату. Там двушка мало-мальская, в ней брат с женой, да двое детей, да теща… Тем более брат на меня обижен. Он думал, что я мамину квартиру делить не буду, ему отдам. Я и хотела, да с женой его не сошлась, ух, вредная баба попалась! Просто лопалась от зависти к моей жизни. А тут я вдруг на пороге у них нарисуюсь: здравствуйте, я ваша родственница, я буду у вас жить. Счастье вам привалило. Радуйтесь.

— А где ты живешь, Томка? Ведь живешь где-то?

— Живу, куда ж я денусь. Продала все, что успела с собой прихватить, — шубу соболиную, цацки, еще кое-чего, купила комнату в коммуналке, самую дешевую. Та еще дыра эта коммуналка, я тебе доложу. Такое и в страшном сне не привидится. Живу как в аду: на сковороде жарюсь. Ныряю в свою комнату поздно вечером, утром пораньше стараюсь уйти. Вот в кафе в две смены работаю… Деньги смешные, конечно, зато хоть рожи соседские не вижу. А иначе хоть в петлю лезь, правда. Наверное, этим и кончится когда-нибудь.

— Не надо, Томка, не говори так…

— А как надо говорить, если это правда? Ну не могу, не могу я к этой жизни привыкнуть, хоть убей! Иногда проснусь ночью и в первую секунду не могу сообразить, где я… Потом вдруг осознаю, и уже дышать не получается. Невозможно к этому привыкнуть, Ника, поверь мне. Это из бедной жизни в богатую легко шагнуть, а когда обратно… Как с белого корабля в ледяную воду нырнуть. Барахтаешься, замерзаешь и знаешь, что никто тебе спасательный круг не кинет. Наоборот, будут смотреть с верхней палубы и развлекаться, то есть наблюдать с любопытством, когда ты на дно пойдешь. Так зачем, скажите на милость, я должна кого-то развлекать?

— Это ты про детей своего мужа сейчас говоришь?

— Да про всех… И про тебя тоже. Сидишь, наверное, и думаешь — как, мол, у меня все хорошо с моим Севой. Тоже развлекаешься.

— Ничего я такого не думаю, Томка. И уж тем более не развлекаюсь.

— А о чем думаешь?

— О том, как тебе помочь.

— Жалко меня, да?

— Да, жалко. Очень жалко. Извини, если моя жалость тебя обижает.

— Да что ты… Я уж не помню, когда и кто меня жалел. И на том спасибо, Ника. Поговорила с тобой, и легче стало. Ладно, пойду. Я всего на полчаса отпросилась.

— Ты ж говорила, у тебя смена закончилась!

— Одна закончилась, вторая началась. Я ж говорю, в две смены работаю, чтобы в свою адову сковородку к ночи уже прийти. Соседушки дорогие до ночи перепьются, наскандалятся и спать заваливаются, тут я и пробираюсь к себе, как мышка. Хотя не всегда везет, иногда и ночью фейерверки бывают. Вчера, например, Сема-синяк в мою дверь ломился, ломился… Кто-то с верхнего этажа полицию вызвал, а то бы… Я и не знала, что так бывает, раньше только в кино такое видела.

— Томк… А что, если ты у нас поживешь, а?

— Где это — у вас? В квартире, что ли? С ума сошла?

— Да в какой квартире!.. Мы давно ее продали, мы за городом живем.

— Ух ты… Дом купили?

— Сами построили. Но неважно. У нас на участке гостевой домик есть, вполне приличный. Прихожая, кухня, две спальни. Ты вполне можешь там с комфортом устроиться, Томка. И на работу удобно добираться, я сейчас по трассе всего пятнадцать минут ехала до этого торгового центра. От нас автобус ходит.

— Ник… Ты это серьезно сейчас? Не издеваешься?

— Том, ну ты что?.. Ты плакать собралась, что ли? Прекрати.

— Ой, погоди… Погоди, Ника, дай в себя прийти.

Томка прижала ладони к мокрому лицу и замолчала на какое-то время. Сидела, тряслась, как в лихорадке, и Ника озабоченно дотронулась рукой до ее плеча:

— С тобой все в порядке, Том?

— Да… Если можно так сказать… — сдавленно произнесла Томка и отняла ладони от лица, глянула на Нику влажными от слез глазами. Потом произнесла осторожно, будто боялась, что Ника рассмеется ей в лицо: — Ты правда не издева-ешься, да?

— Том, ну хватит… С чего ради я стану над тобой издеваться, скажешь тоже! Ну хочешь, прямо сейчас поедем? Или тебе надо свои вещи из дома забрать?

— Да какие у меня вещи?..

— Тогда поедем?

— Ой… Ой, погоди, дай отдышаться! Прямо под дых мне дала, опомниться не могу.

— Не реви, Том… Ну что ты… Все будет хорошо, все образуется, вот увидишь. Ты выспишься на свежем воздухе, отдохнешь… Ну что, едем? Сможешь отпроситься на сегодня?

— Да, конечно… Спасибо тебе, Ника. Ты даже сама не понимаешь, что значит для меня твое предложение… Как спасательный круг утопающему.

— Ну, не преувеличивай. Иди, отпрашивайся, я тебя в машине на стоянке подожду. И давай номерами телефонов обменяемся, чтобы не потеряться.

* * *

— Ты что, с ума сошла? Я удивляюсь тебе, честное слово! Как так можно, совсем соображать перестала? — сердито покрутила пальцем у виска Маргарита Федоровна, досадливо глядя на Нику. — Зачем ты ее сюда притащила, спрашивается?