17 декабря, через три недели после пятьдесят третьего дня рождения, Черчилль был готов представить свой план кабинету министров. Первый экземпляр с надписью «Мое лучшее детище» он послал Болдуину. Свой экземпляр получил и Невилл Чемберлен, который через семь дней откликнулся пространным комментарием и сопровождающей его запиской: «Вы поймете, что мое отношение хотя и осторожное, но не совсем отрицательное». Главным предложением Чемберлена было проводить отмену тарифов постепенно, например, для начала на 50 процентов, а также не вводить налог на бензин, с которого Черчилль надеялся получить 20 из требующихся 50 миллионов фунтов. Чемберлен опасался, что такой налог вызовет крайнее недовольство автомобилистов – растущей прослойки электората. Макмиллан тоже предлагал поэтапную схему – снижение тарифов на 66 процентов, – поскольку опасался, что налог на прибыль, вводимый исключительно в целях компенсации этого огромного послабления для промышленности, способен в руках социалистического правительства включить «страшный мотор фискального вымогательства».

Лорд Вейр, бывший генеральный директор департамента самолетостроения в Министерстве вооружений, ознакомившись с планом, 3 января 1928 г. написал Черчиллю: «Этим вы сделаете для угольной промышленности больше, чем все доклады угольных комиссий вместе взятые». Но Чемберлен уже предложил сократить тарифы только на треть. Черчилль с неохотой, но согласился. 4 января он написал Болдуину, что «идет на это, лишь желая получить более полное одобрение, и готов пожертвовать классической чистотой идеи ради более легкого ее принятия». Поскольку теперь налоговых поступлений требовалось меньше, Черчилль решил отказаться от налога на прибыль и основную часть необходимой суммы получить с налога на бензин.

В январе Черчилль с сыном провели два дня на севере Франции, охотясь на кабанов. Вернувшись в Чартвелл, он созвал гостей. Среди них был студент Оксфорда Джеймс Ли-Милн. Позже он вспоминал: «После ужина, когда со стола сняли скатерть, мистер Черчилль провел увлекательные два часа, на графинах и бокалах демонстрируя битву при Ютланде. Это было потрясающе. Он был восхитителен. Он вел себя как школьник, издавая лающие звуки, имитирующие залпы пушек, и выпуская клубы сигарного дыма, изображающие дым разрывов. А на следующее утро он мерил шагами свой сводчатый кабинет, диктуя автобиографию. Звук шагов по половицам и знакомый голос были хорошо слышны. А после обеда он в болотных сапогах по пояс в воде уже бродил по своему озеру».

20 января Черчилль представил в кабинете министров план сокращения тарифов. «Похоже, они были слегка подавлены объемом работы, которую предстоит сделать, – написал Черчилль Бальфуру. – Но в конце концов основная ее часть свалится на меня. Я готов к этому и вполне уверен, что могу достичь удовлетворительного результата». 31 января комитет по политической стратегии кабинета министров под председательством Невилла Чемберлена согласился с тем, что частичное сокращение тарифов станет частью бюджета на 1928 г. Через три дня в Бирмингеме Черчилль открыл публичную кампанию за сокращение тарифов, охарактеризовав тарифы как «изнурительную ношу для промышленности и сельского хозяйства, взимаемую, в отличие от налога на прибыль, невзирая на наличие или отсутствие доходов».

16 февраля министры собрались в комнате правительства в знак уважения к Асквиту, который скончался днем ранее. После этого Черчилль принялся объяснять свой план заместителю секретаря кабинета Томасу Джонсу, которого он ранее приветствовал в Чартвелле. Он считал его уравновешивающей силой по отношению к яростному консерватизму Линдеманна. Черчилль сказал ему, что «компенсация местным властям недополученной прибыли – коммунистический принцип: от каждой власти по способности, каждой по потребности».

В марте реализация схемы столкнулась с первыми трудностями. Чемберлен был недоволен тем, что она мешает его планам сделать что-нибудь для помощи бедным. Черчилль пытался убедить его продолжать заниматься собственными планами, но тщетно. На каждом совещании комитета по политической стратегии у Чемберлена появлялись новые возражения. «При вашем сопротивлении я ничего не смогу добиться», – написал ему Черчилль 12 марта.

Последовал обмен язвительными обвинениями. Чемберлен настаивал, чтобы из тарифной схемы Черчилля были исключены железные дороги. Черчилль возражал, что это сделает невозможным уменьшение издержек фермеров, перевозящих по железной дороге свою продукцию. Но Чемберлен, заинтересованный в привлечении на свою сторону представителей региональных властей, был непреклонен. Черчилль снова уступил, не без горечи написав Чемберлену: «Все больше склоняюсь к мысли передать эти щекотливые проблемы другому парламенту и, возможно, в другие руки».

4 апреля, после двух дней напряженных дискуссий, все было решено. «Полное согласие, по крайней мере, на 75 процентов от того, к чему я стремился. Невилл – само упрямство, и, по-моему, необоснованное. Даст бог, эти планы принесут некоторое процветание бедной старой Англии» – так описывал это Черчилль Клементине. Но утрата 25 процентов и враждебность Чемберлена охладили его энтузиазм.

24 апреля Черчилль представил четвертый бюджет. «Все галереи для публики были забиты, – рассказывал Болдуин королю. – В галерее пэров на своих местах были замечены их королевские высочества принц Уэльский и герцог Глостерский». В речи, длившейся три с половиной часа, Черчилль восхищал и развлекал палату; объявляя о почти стопроцентном увеличении детских пособий, он, кроме того, объявил о принципиальном курсе поддержки производителей. Цель, как заявил Черчилль, оживить промышленность и создать новые рабочие места. Четко, терпеливо, с множеством подробностей он изложил план сокращения тарифов и объяснил, каким образом это может быть реализовано.

Болдуин сказал королю, что речь Черчилля стала его «едва ли не самым замечательным ораторским достижением». Но дебаты проходили без него. Тяжелый приступ инфлюэнцы вынудил его остаться в постели в Чартвелле. Как только он почувствовал себя в силах, то отправился поправлять здоровье в Роузхолл, поместье герцога Вестминстерского, где читал книгу Бивербрука о первых месяцах войны, о своих друзьях и коллегах-политиках в 1914 г. «Думаю об этих людях, – написал он Бивербруку, – благородных, образованных. Патриотичные, верные, чистые – и какую же страшную путаницу они устроили. Необучаемость с младенчества до могилы – вот первая и главная черта человечества».

В конце своего письма Бивербруку Черчилль приписал: «Больше никаких войн». В этом июле Комитет имперской обороны обсуждал так называемое «правило десяти лет», касающееся расходов на оборону. Это правило было принято комитетом в 1919 г. Согласно ему, расходы на оборону в каждом году должны основываться на том, что в ближайшие десять лет войны в Европе не предвидится. Черчилль был за то, что правило должно ежегодно пересматриваться. Задача, считал он, не препятствовать развитию, а ограничивать массовое производство, пока ситуация не потребует иного. Безопасность, разумеется, следует поддерживать, но чрезмерные и несвоевременные расходы нужно исключить. Он доказывал, что необходимо избегать производства вооружений, кораблей и самолетов, которые могут устареть к началу войны.

Болдуин сначала выступал против «правила десяти лет», но согласился с аргументами Черчилля и прежде всего Остина Чемберлена о том, что новая война в Европе не является неизбежной. Комитет принял предложение Черчилля о ежегодном пересмотре правила, с тем чтобы, если возникнут признаки войны, успеть подготовить новейшее оборудование и вооружение.