конфликта договариваться становилась поводом к «борьбе за упрочение мира, за укрепление и развитие дружбы между народами»[2152], или, попросту говоря, к пропагандистской работе «на стороне», условным началом которой стало участие СССР в Международном конгрессе деятелей науки и культуры[2153] в польском Вроцлаве в конце августа 1948 года. (Однако и до этого в центральной периодике точечно появлялись тексты, которые предварительно обозначали позицию советской культуры в обстановке грядущей идеологической конфронтации. Ярчайшим примером стало коллективное опубликованное в «Литературной газете» 20 сентября 1947 года письмо «С кем вы, американские мастера культуры» за подписью Василевской, Вишневского, Горбатова, Катаева, Корнейчука, Леонова, Погодина, Симонова, Твардовского, Фадеева, Федина и Шолохова.) На многочисленных мирных конгрессах и конференциях видные функционеры Союза писателей выступали с речами и докладами, а сам объем произведенной «пацифистской» продукции едва ли уступал созданному в начале 1940‐х годов корпусу агитационных антифашистских текстов. Активное участие в создании таких текстов принимали писатели и критики Н. Грибачев, В. Ермилов[2154], Л. Леонов, П. Павленко, Б. Полевой, К. Симонов, А. Софронов, А. Сурков, Н. Тихонов, А. Фадеев, К. Федин, М. Шолохов, И. Эренбург[2155], составлялись сборники стихотворений[2156], литературно-критических статей[2157] и т. д. «Борьба за мир» в конце 1940‐х — начале 1950‐х годов становилась до некоторой степени самостоятельным направлением общественной и литературной деятельности[2158]. Отдельно стоит сказать о том, что эти «миротворческие» опусы советских писателей в 1950‐е годы мыслились как органическая часть их собственно литературного творчества, о чем, например, свидетельствует один из первых опытов академической истории советской литературы:

Очерково-публицистическая литература на международные темы послевоенных лет — прямой результат непосредственной и активной деятельности наших литераторов в авангарде движения за мир. Следует отметить в качестве характерной черты послевоенной литературы, что многие книги очерков и публицистических статей, сохраняя и самостоятельное значение, явились своеобразной формой предварительного накопления и осмысления жизненного материала, положенного впоследствии в основу больших художественных произведений[2159].

Вместе с тем эти «поделки», складывавшиеся из строго ограниченного набора готовых формул и речевых клише, хоть и создавали выгодную для Советского Союза имитацию заинтересованности в мирном урегулировании конфликта, но не решали главной задачи, заключавшейся в том самом «экспорте» социализма[2160], о котором уже было сказано выше. Отграничить и приумножить сферы влияния СССР, при этом уйдя от прямых столкновений с «внешним врагом», можно было лишь посредством такого инструмента, который недвусмысленно обозначал бы принадлежность виднейших мировых интеллектуалов к социалистическому блоку и, как следствие, национализировал бы этот «символический капитал».

На пути к «социалистической ойкумене»: Международные премии Советского Союза как политико-идеологический проект

Уже к середине 1945 года в кругах высшего партийного руководства созрела идея создания института международных премий СССР[2161], полагавшихся за «высшие научные достижения» в областях физики, химии, биологии, медицины, геологии и математики; документально это предложение об учреждении трехсоттысячных наград оформилось лишь к декабрю 1947 года[2162]. Вероятным стимулом к зарождению этой идеи могла послужить состоявшаяся в Москве в июне — июле 1945 года юбилейная сессия Академии наук СССР, приуроченная к 220-летию со дня ее основания. Очевидно, что целью этого «премиального проекта» оказывалось противодействие утверждавшимся Нобелевским комитетом решениям, имевшим «прогерманский и антирусский» характер[2163]. С. Г. Суворов в 1945 году писал:

Было бы целесообразно, чтобы Советский Союз роль ценителя достижений мировой науки взял на себя, учредив в целях содействия прогрессу человечества в его борьбе за овладение силами природы и для поощрения выдающихся деятелей мировой культуры международные премии Советского Союза за высшие научные достижения. Это дало бы возможность советским ученым завязать и организационно закрепить связи с зарубежными учеными; это помогло бы создать у западной интеллигенции правильное представление об уровне советской науки.

Подавляющее большинство ученых демократических стран воспримет Указ об учреждении международных премий Советского Союза как новое свидетельство его прогрессивной роли и, несомненно, охотно выступит в качестве соискателей премий Советского Союза[2164].

Вскоре курирование проекта международных премий было доверено восстановленному в должности первого заместителя начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) в сентябре 1947 года Д. Т. Шепилову, который позднее в мемуарах обойдет этот эпизод своей партийной карьеры. При участии С. Вавилова, А. Несмеянова, Н. Бруевича, Н. Аничкова, С. Кафтанова и А. Фадеева он подготовил проект постановления «Об учреждении международной Ленинской премии за высшие достижения в области науки, техники, искусства и литературы»[2165], отправленный на согласование А. Жданову не позднее 27 января 1948 года. Шепилов предлагал учредить ежегодную международную Ленинскую награду, по структуре своей почти полностью повторяющую устройство Сталинской премии, но вместе с тем частично унаследовавшую элементы нобелевского церемониала: дата присуждения приурочивалась к дню рождения Ленина 22 апреля, помимо 500-тысячной денежной части лауреаты должны были награждаться дипломами и золотыми медалями с ленинским профилем, лауреаты Ленинской премии, подобно обладателям Нобелевской премии, должны были приглашаться в Москву для чтения публичной лекции. Увеличение разрядов премий, включение в их число художественной литературы, изобразительного искусства и музыки говорило не только об очевидном внимании партийного руководства к этим сферам, но и об их способности в перспективе оформиться в механизм борьбы с западным культурным влиянием.

Тем временем конфронтация со структурами института Нобелевской премии стремительно достигала апогея: Сталин, в 1945 году номинированный на Нобелевскую премию мира и не ставший лауреатом, по-видимому, предчувствовал неудачу и в 1948 году, когда его кандидатура была выдвинута повторно. Неудивительно, что вскоре последовали решительные действия, направленные на дискредитацию идеологии Нобелевского комитета. Историю западно-советских культурных конфликтов в позднесталинскую эпоху и разгоравшуюся тогда же антинобелевскую идеологическую кампанию квалифицирует развязный характер советской официальной риторики. 2 января 1948 года Жданов направил Сталину, Молотову, Берии, Микояну, Маленкову и Вознесенскому машинописный перевод Устава Нобелевского фонда (от 29 июня 1900 года)[2166], и в тот же день заведующий пятого европейского отдела МИД СССР М. С. Ветров послал в ЦК ВКП(б) справку о Нобелевском премиальном фонде[2167] на 5 машинописных листах. В этом документе говорилось следующее:

После Октябрьской революции Шведский Нобелевский Комитет неизменно игнорирует деятелей советской науки и литературы. <…>

Реакционные традиции в выборе лауреатов Нобелевских премий тем более не удивительны, что, например, в составе «18 бессмертных» т. н. Шведской Академии сидят такие матерые фашисты, как личный друг Гитлера — Свен Гедин; литературовед — профессор Бёёк и участник антисоветской компании (sic!) в связи с выдачей Советскому Союзу интернированных гитлеровских солдат — профессор Нильс Анлунд и др.[2168]

С уверенностью можно говорить о том, что к самому началу 1948 года советским партийным руководством был взят уверенный курс на открытое идеологическое