А Максим смотрит и не верит. Еще недавно, казавшиеся такими мрачными, бледными, мрачными и безжизненными, сейчас сверкают, слепят, сияют. Прощают. Его. За все его прощают.

Что-то дрожит внутри него, и тоже, словно пылает. Сердце стучит, заглушает иные звуки. Рвется из вне.

Проходит несколько трясущихся секунд, прежде чем он понимает, что это раздается звонок телефона.

А он все смотрит на золотистое полотно, раскинувшееся перед глазами, и не может поверить.

Дрожащими руками достает из кармана телефон, не глядя на дисплей, отвечает.

— Да?…

— Максим? — голос отца, взволнованный, нетерпеливый.

И что-то трещит, рвется, расползается, уходит… Он уже почти его не чувствует. Исчезает, проходит…

— Что-то случилось? — подскакивает со скамейки. — С Леной?…

— Лена очнулась, — говорит отец с чувством. — Она очнулась!..

И мир начинает сужаться. Так не бывает… Не бывает!.. Он не верит, нет, не может быть…

Грудь сдавливает рвущееся изнутри чувство светлого счастья. Освобождения, очищения, свободы.

Непрощение разрывается, рушится, убегает с позором.

И он начинает верить!..

В больнице он заходит в палату неслышно, боясь спугнуть. Лена лежит, прикрыв веки, но, будто почувствовав его приближение, распахнула глаза. Удивленно замерла, посмотрела на него.

— Максим?… — пробормотала она едва слышно, несмело улыбнулась.

И что-то в этот миг прорвалось в нем, треснуло, брызнуло. Он наклонился к ней.

— Ты вернулась… — прошептал он, касаясь ее щеки пальцами. — О, Боже, ты вернулась…

— Что ты здесь делаешь?… — произнесла она изумленно.

— Люблю тебя, — пробормотал он, чувствуя, что глаз касается что-то липкое. Сморгнул. — Люблю тебя!

Она кивнула, счастливо улыбнулась и прикрыла глаза.

— И я люблю тебя, родной мой, — шепчут ее сухие губы. — И я тебя люблю…

С трепещущим сердцем он закрывает глаза и сжимает ее в объятьях легко, воздушно, лилейно.

И слова становятся им не нужными. Очищение тела, очищение души… они чувствовали сердцем.

Три года спустя

Лена часто приходила сюда. Уединенный уголок старого городского парка, словно спрятанный от посторонних глаз заросшими кустами орешника и малины, утешал и успокаивал в отличие от неугомонной суеты и толкотни большого города. Нелюдимый, пустой, заброшенный.

Теперь он не казался ей таким. Не брошенный — просто забытый. Не пустой — просто уединенный.

Старый, неухоженный, выцветший под сенью долголетних кустарников, которые видели его историю.

Сколько лет он здесь?… Сколько еще простоит? Сколько нового узнает, интересного увидит, свидетелем каких событий станет?…

Лена улыбнулась, поправляя светлые пряди длинных волос, упавших на лицо.

Этот парк помнил и ее историю тоже. Не поэтому ли она так любила это место?… Здесь было спокойно. Несмотря ни на что, всегда было спокойно, умиротворение закутывало в пуховое одеяло, защищая. Всегда.

Много лет назад этот парк видел ее радость, потом боль, отчаяние, печаль, потерянность и разбитость. Он видел, как она медленно себя убивала на протяжении многих лет, он молча и смиренно наблюдал за тем, как она саморазрушалась, но, наверное, именно благодаря ему, немому слушателю и помощнику, она тогда и не сошла с ума. Не разрушила себя окончательно, победила, выстояла. Нашла себя.

И теперь он вновь видел лишь ее улыбку.

Она и сейчас улыбалась, откинувшись на спинку скамейки, закинув ногу на ногу, и с восторгом в глазах наблюдая за тем, как дочь резвилась на аллее. Маленькая забияка, синеглазая негодница с золотистыми волосами, ей все ни по чем. Она собирала кленовые листочки, бегала вокруг матери, подкрадывалась со спины, весело хохотала и вновь выбегала на аллею, шикая на голубей и гоняя их в разные стороны.

Ее малышка. Ее отрада, ее счастье, частичка ее сути. Подарок, благословение небес, Божья милость — Анна, Анечка, Нюта…

— Нюта!.. — воскликнула она, глядя на то, как дочь, подбрасывая вверх опавшие кленовые листья, задорно смеется и, не удержавшись на ногах, падает в багряно-золотистую листву.

Улыбаясь, Лена подскакивает со скамейки и бежит к ней, протягивая вперед руки.

— Ну, — грозит она дочери пальчиком, — что мы теперь папе скажем?

Дочь улыбается, широко и открыто. А в синих глазах искрятся смешинки.

— А мы не скажем, — невинно хлопает ресничками. Подниматься с земли она и не думает, сидит и хохочет, легонько отмахиваясь от светлых кудряшек, застилавших глаза.

Лена только качает головой, подходит к дочери и поднимает ее на ноги.

— Простудишься еще, — пожурила она. — Как весной. Папу как волноваться заставила, помнишь?…

— Она не нарочно, — послышался со спины удовлетворенный мужской голос. И Лена, резко обернувшись, удивленно улыбнулась. Максим. — Ведь правда, крошка? — спрашивает он у дочери, подмигивая ей.

— Папа!.. — вместо ответа восклицает Анечка и тут же бросается к нему, протягивая вперед ручонки.

— Она знает, что ей от тебя нужно, — смеясь, замечает Лена. — Я не думала, что ты освободишься так рано.

Подхватывая дочку на руки и кружа ее в воздухе под заразительный детский смех, Максим улыбается.

— Я ушел раньше. Надоело сидеть в четырех стенах, когда вы тут без меня гуляете, — он опускает Анечку на землю, и та, схватив его за руку, тянется к материнской ладони, чтобы соединиться руками и с ней.

Лена целует мужа в щеку, затем легким поцелуем в губы.

— Я рада, что ты пришел, — прошептал она ему, заглядывая в глаза.

— Я тоже, — шепчет он в ответ. И это так. Он рад.

Эти три года многое изменили. Этот парк, когда-то едва не погубивший самое дорогое для него, вновь стал ему родным, подарил надежду, вселил в него веру. И, когда-то не любивший это место всеми фибрами своей души, Максим стал трепетно и нежно к нему относиться. То, что произошло в день, когда его жизнь переменилась, было знаком, знамением, проявлением высшего благ, прощения — ему. Откровение…

— Смотрите, крестный!.. — закричала вдруг малышка, дернувшись из рук родителей и кинувшись куда-то к приближавшемуся к ним невысокому человеку в черной одежде.

Лена и Максим одновременно обернулись, с улыбками наблюдая, как дочь обнимает мужчину за ноги.

— Ну, — рассмеялся он, — как поживает моя крестница? — улыбается он ей, направляясь к Колесниковым.

— А мы с мамой и папой гуляем! — поведала девочка, схватив мужчину за руку. — Смотрите, какой у меня букетик из листочков, — указала она скамейку. — Нравится? Хотите, я вам подарю? Я себе еще сделаю!..