— Спасем, конечно, спасем, родная!.. — удерживая ее под локоть, сказал он. — Все будет хорошо.

— Мы не можем снова его потерять, — рыдала Лена, корчась от боли, — не можем!.. Максим!..

— Хватайся за меня, держись, — велел он ей, подхватывая ее на руки. — Вот так, вот так, родная…

И со своей ношей направился вниз, осторожно перешагивая через ступеньки. Посадил жену в машину, стремительно обошел автомобиль и сел за руль.

— Как ты, родная? — в голове дрожь, он чувствует ее языком.

— Больно… — пожаловалась Лена. — Ведь еще рано, — в ее голосе слышатся истеричные нотки. — Почему сегодня? Еще рано… — и заплакала, не сдерживаясь, прикрывая живот рукой, будто защищая свое чадо.

Максим, стиснув зубы, резко нажал на газ и рванул вперед по ночной автостраде навстречу сияющим огням и кромешной тьме городских переулков и дорог. Больница встретила его глухой и зыбкой тишиной, и это немое молчание пугало так же, как и оглушало. Подхватывая Лену на руки, ужаснулся.

— Лена?… — позвал ее, оглядываясь назад.

— Да…

— Держись, моя милая, — твердил он, скорее, себе, чем ей. — Держись, уже скоро!..

Да что же это?! Он зажмурился, стиснул зубы так сильно, что на скулах заходили желваки. Это его кара. За то, что он сделал. И она хочет забрать у него самое дорогое. Не получит!..

Что есть сил, он помчался в здание больницы, привлекая к себе внимание Щеки горели, по телу стекал пот, а внутри — холодно, зябко, мерзко и скользко. Вокруг какая-то вереница людей, белых халатов и запаха лекарств, дышащих ему в лицо.

Лену положили на каталку, а Максим, нависнув над ней, судорожно шептал, что все будет хорошо. Скорее, себя уговаривая, чем ее.

— Сколько недель?… — спросил врач, бегом направляясь к нему.

— Тридцать пять, — прошептал Максим сухими губами. — Нам еще не нужно… Нам рано… Почему?…

— Досрочные роды, — сказал он медсестре, не отвечая Максиму. — В родильную ее!..

— Постойте, а как же?… — он не понимает, что происходит.

Будто в другой жизни, не в его жизни. Трезвонящий гул голосов, шум, глухой крик, смешались в один запахи крови и нашатыря, едкий, проникающий на язык вкус собственного бессилия.

Он видит ее глаза, потемневшие, широко раскрытые, и гортанный крик, выкрикивающий его имя.

И она скрывается за тяжелой дверью, будто умоляя его глазами и вздохом не уходить, остаться с ней.

И Максим остался стоять посреди коридора, зачарованно глядя ей вслед.

В голове сотни мыслей, сомнений, осуждений, упреков, проклятий. И ощущение собственной вины, ошибки, непрощения давит еще сильнее, теперь уже не просто бьет, но убивает его.

Если с ней что-нибудь случится, он никогда себе этого не простит! Никогда. Он и сейчас себе ничего еще не простил. А после… если вдруг… Нет, нет, не думать об этом!.. Она сможет, она у него сильная, она справится!.. Но час расплаты был близок — вот он, смотрит ему в глаза холодными глазами равнодушия и, цинично усмехаясь, хохочет в лицо, остро режет ножом по самому дорогому, по самому родному.

И Максим, прижавшись к стене, начинает медленно оседать по ней вниз.

Как он пережил эту ночь, он сказать затруднялся. Он думал, что умер, распался, и больше нет его. Но кара продолжала над ним смеяться, он все еще был, жил, терпел, мучился, страдал и падал, умирая.

Это были несколько часов ада, превратившиеся в кошмар, который сковал его даже изнутри.

А когда к нему вышла медсестра, коротко заявив:

— Колесников! У вас девочка, поздравляю!.. Две шестьсот, сорок три.

Он думал, что сердце его разорвется от чувств.

Девочка?… Девочка. Его крошка. И, наверное, похожа на Лену!..

— Я… я рад… — попробовал улыбнуться он и застыл. — А Лена?… Как она? Она видела дочку?…

— Не могу сказать, этой информацией обладает лишь врач, — коротко и почти равнодушно бросила та.

— Но как же?… — произносит он перед тем, как дверь перед ним вновь закрывается.

И он опять остается без единого ответа на свои вопросы, а оттого мучается еще сильнее.

Ему, действительно, казалось, что это была самая длинная ночь в его жизни, или она, действительно, такой была? Он позвонил родителям, и те приехали с утра, когда он, уже измучивший себя сомнениями и переживаниями, едва стоял на ногах от стресса. Домой заехал на полчаса, не более, охладил горячий мозг под ледяными струями воды, переоделся и метнулся назад в больницу.

Но о Лене ему так никто ничего и не сказал. Вокруг все молчали. А часы сменяли один час другим.

Когда в коридоре появились родители, он поднялся со стула, измученный и вымотанный.

— Сыночек, — кинулась к нему мать и, повиснув на его шее, разрыдалась. — Я так рада за вас. Так рада!

— Поздравляю, сын, — пожал ему руку отец. — Как себя чувствует Лена?

— Я не знаю, — пробормотал он заплетающимся языком. — Мне не говорят…

— Как не говорят? — нахмурился отец.

— А девочка? — осведомилась Лидия Максимовна.

— Я ее видел, крепкая, здоровенькая, — прошептал Максим с нежностью. — И, кажется, похожа на Лену. Отец, — обратился он к тому без паузы, — это нормально, что мне еще не сказали, как она?

— Вообще-то, — поджал губы он, — ненормально. Ты узнал, в чем дело?…

— Я ни до кого не могу достучаться, — выговорил он, сводя брови. — Всем будто плевать!..

— Нужно выяснить, что случилось… — сказал Александр Игоревич и двинулся в сторону двери. — Я попробую узнать, может, меня тут еще не забыли… — и скрылся за дверью.

Появился он минут через двадцать, хмурясь, сведя брови, сосредоточенно глядя в пространство. Вид мрачный и неутешительный, в поднятых на Максима глазах — печаль и… сожаление.

— Что с ней? — подскочил к нему Максим почти вплотную. — Как Лена?!

— Ей пришлось делать кесарево сечение, — ответил тот, бросая взгляды на сына и жену.

— Не понял… — нахмурился Максим, перебив его. — Это как?

— Досрочные роды, — посмотрел Александр Колесников на него. — У нее обнаружили тазовое предлежание плода. Необходимо было срочно кесарить…

Максим застыл, будто пораженный. Кажется, что отец разговаривал с ним на другом языке. Эти слова — лишь слова, пустые и бессмысленные, а главное так и не было высказано.

— Когда я смогу увидеть Лену!? — спросил он хрипло и, закрыв глаза, сильно зажмурившись, выдавил: — Это все, что я хочу сейчас знать.

— Действие наркоза должно прекратиться уже через пару часов, — сказал отец. — Нам нужно подождать.

Тяжело вздохнув, Максим опустился на стул и прислонился к стене. Закрыл глаза. Когда все это закончится?… Когда же?! Он желал лишь одного — увидеть ее, свою родную, нежную, любимую девочку. Знать, что она здорова, что с ней все в порядке. Видеть, как она ему улыбается, и задыхаться от счастья, когда она коснется его щеки губами и скользнет вдоль губ. Чувствовать биение ее сердца, слушать его по ночам и просыпаться от того, что она проснулась раньше него…