Вторая поездка в такси привела нас на Главный вокзал. Там обвиняемый пригласил меня на обильный ужин в изысканный вокзальный ресторан. С кельнером он разговаривал весьма доверительно, из чего я сделал вывод, что господин Мацерат, вероятно, их завсегдатай. Мы ели говяжью грудинку со свежей редькой, а также рейнскую семгу, под конец сыр. И завершили все это бутылочкой шампанского. Когда речь у нас снова зашла о пальце и я посоветовал обвиняемому признать палец чужой собственностью и отдать его, тем более что теперь у него есть слепок, обвиняемый четко и решительно ответил, что считает себя законным владельцем пальца, коль скоро уже при его рождении, пусть в завуалированной форме, через слова «барабанная палочка» ему был обещан такой палец; далее, он мог бы вспомнить здесь рубцы на спине у своего друга Герберта Тручински, которые, будучи длиной в палец, тоже предвещали безымянный палец; ну и, наконец, остается патронная гильза, которую он нашел на кладбище в Заспе и которая тоже имела размеры и значение будущего безымянного пальца.

Пусть я поначалу готов был рассмеяться над логикой рассуждений своего только что обретенного друга, нельзя не признать, что человек мыслящий способен без труда принять эту последовательность: барабанная палочка, рубец, патронная гильза, безымянный палец.

Третье такси, уже после ужина, доставило меня домой. Мы договорились о новой встрече, и, когда спустя три дня и в соответствии с уговором я вновь посетил обвиняемого, он, как оказалось, приготовил для меня сюрприз.

Сперва он показал мне свою квартиру, вернее, свою комнату — потому что господин Мацерат снимал ее от жильцов. Поначалу это была лишь убогая комната, в прошлом — ванная, позднее, когда искусство барабанщика принесло ему известность и благополучие, он начал доплачивать за каморку без окон, которую называл каморкой сестры Доротеи, далее, он также изъявил готовность платить за третью комнату, которую раньше занимал некий господин Мюнцер, музыкант и коллега обвиняемого, причем платить бешеные деньги, ибо основной съемщик, господин Цайдлер, зная о достатке господина Мацерата, безбожно вздул цену.

В так называемой комнате сестры Доротеи обвиняемый припас для меня сюрприз: на мраморной доске умывального столика с зеркалом стояла банка для консервирования, примерно тех размеров, какие употребляет моя мать Алиса фон Витлар, дабы закрывать яблочное повидло из наших райских яблочек. Банка господина Мацерата, однако, содержала плавающий в спирту безымянный палец. Обвиняемый гордо продемонстрировал мне несколько толстых научных книг, которыми он руководствовался при консервировании пальца. Я лишь бегло полистал эти книги, почти не задержал взгляда на иллюстрациях, признал, однако, что обвиняемому вполне удалось сохранить натуральный вид пальца, да и вообще банка с содержимым очень мило смотрелась на фоне зеркала и представляла собой интересное декоративное решение, чего я, как профессиональный оформитель, не мог не признать.

Заметив, что я освоился с видом стеклянной банки, обвиняемый поведал мне, что иногда молится на эту банку. Полный любопытства, но в то же время с некоторой дерзостью, я тотчас попросил его продемонстрировать мне образец подобной молитвы. Он, со своей стороны, попросил меня о встречной услуге, дал мне карандаш и бумагу и потребовал, чтобы я записал эту молитву, чтобы я задавал вопросы по поводу этого пальца, а он по мере своих сил будет отвечать молитвой.

Здесь я прилагаю к показаниям слова обвиняемого, мои вопросы, его ответы обожествление стеклянной банки: итак, я поклоняюсь. Кто я? Оскар или я? Я — благочестиво, Оскар — рассеянно. Непрестанная преданность, и не надо бояться повторов. Я рассудительно, ибо лишен памяти. Оскар рассудительно, ибо полон воспоминаний. Холодный, горячий, теплый я. Виновен — при расспросах. Невиновен — без расспросов. Виновен потому, что совершил преступление, потому что стал виновен, несмотря на, отвел от себя, свалил ответственность на, пробился сквозь, очистился от, посмеялся от, над, из-за, плакал о, из-за, без, грешил словом, греховно замалчивал, не говорю, не молчу, преклоняюсь. Возношу молитву. На что я молюсь? На банку. Какую банку? Для консервирования. Что консервирует банка? Банка для консервирования консервирует палец. Что за палец? Безымянный. Чей палец? Белокурый. Кто белокурый? Среднего роста. Среднего роста — это значит метр шестьдесят? Среднего роста — это значит метр шестьдесят три. Особые приметы? Родимое пятно. Где пятно? Плечо, с внутренней стороны. Левое, правое? Правое. Безымянный палец какой? Левый. Помолвлена? Да, но не замужем. Исповедание? Реформатское. Девственница? Девственница. Когда родилась? Не знаю. Когда? Под Ганновером. Когда? В декабре. Стрелец или Козерог? Стрелец. А характер? Робкий. Доброжелательная? Прилежная, болтливая. Благоразумная? Бережливая, трезвая и веселая тоже. Робкая? Любит лакомства, искренняя и набожная. Бледная, мечтает больше всего о путешествиях. Менструации нерегулярно, вялая, охотно страдает и говорит об этом, сама безынициативна, пассивна, ждет, что будет, хорошо слушает, одобрительно кивает, скрещивает руки, когда говорит, опускает глаза, когда заговоришь с ней, широко их распахивает, светло-серые с примесью карего ближе к зрачку, кольцо получила в подарок от начальника, начальник женат, сперва не хотела брать, взяла, страшный случай, кокосовые волокна, сатана, много белого, выехала, переехала, вернулась, не могла расстаться, ревность тоже, но без оснований, болезнь, но не сама по себе, смерть, но не сама по себе, нет, нет, не знаю, не хочу, собирала васильки, тут появляется, нет, сопровождает с самого начала, больше не может… Аминь? Аминь.

Я, Готфрид фон Витлар, потому лишь присовокупляю к моим показаниям на суде эту записанную мной молитву, что, несмотря на всю ее внешнюю хаотичность, сведения об обладательнице безымянного пальца по большей части совпадают с материалами суда об убитой, о медицинской сестре Доротее Кенгеттер. В мои задачи не входит подвергать здесь сомнению показания обвиняемого о том, что он не убивал сестру и вообще ни разу не видел ее в глаза.

Примечательна и — как мне до сих пор представляется — свидетельствует в пользу обвиняемого та самозабвенность, с какой мой друг стоял на коленях перед стулом, куда он поставил банку для консервирования, и при этом обрабатывал свой барабан, зажав его у себя между колен.

Еще не раз в течение более чем года мне доводилось наблюдать, как обвиняемый молится и барабанит, ибо за щедрое содержание он сделал меня своим компаньоном, брал меня с собой в турне, которые он на длительное время прервал, но вскоре после обнаружения безымянного пальца возобновил снова. Мы объездили всю Западную Германию, у нас были также приглашения в Восточную зону и из-за границы. Но господин Мацерат предпочитал оставаться в пределах страны, не желал, по его собственным словам, угодить в обычный концертный водоворот. Ни разу он не молился и не барабанил перед банкой до начала концерта. Лишь после выступления и длительного ужина мы возвращались к нему в номер: и тут он барабанил, и тут он молился, я задавал вопросы и записывал, после чего мы сравнивали нынешнюю молитву с молитвами предшествующих дней и недель. Правда, молитвы существовали в длинном и в коротком варианте. Вдобавок слова порой налетали одно на другое, тогда как следующим днем они лились почти осязаемо и протяженно. Однако все собранные мной таким образом молитвы, которые я имею честь предъявить высокому суду, не содержат больше подробностей, чем та, первая, запись, которую я приложил к своим показаниям.