Это означало спасение для всех моих фильмов, за исключением «Долины». Дубли негативов и архивные копии чудом оказались в целости и сохранности. К тому же почти 400 000 метров пленки с отснятым олимпийским материалом всех спортивных соревнований, рассортированной по 1426 коробкам, остались неповрежденными. Была предпринята проверка всего имущества, которая проводилась в 1950 году под контролем американских служб и в присутствии, а также при непосредственном участии моей сотрудницы фрау Петерс. К моменту начала ревизии все киноролики находились в целости и сохранности, а когда американская кинодивизия ушла спустя несколько лет, бункер оказался попросту пуст. Не осталось ни одного кадра огромного материала по Олимпийским играм, исчезли дубликаты негативов моих фильмов. Сохранилась только одна старая копия «Голубого света» да несколько коробок с обрезками пленки. Эта потеря совершенно подкосила меня. Только в 1980-е годы американские студенты, писавшие научные работы по моим олимпийским фильмам, обнаружили огромное количество этого материала в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне и в других учреждениях США.

Я потеряла всякую надежду вернуть из Америки свои фильмы и вновь сосредоточила усилия на спасении материалов, хранившихся во Франции. К моему удивлению, в Мюнхен приехал месье Демаре, о котором с момента его эмиграции в Канаду я ничего не слышала. Его, странным образом, сопровождал тот самый месье Колен-Реваль, по слухам, в свое время в Париже способствовавший тому, что супруги Демаре покинули Францию из-за контактов со мной.

На тот момент оба француза всячески выказывали заинтересованность в моем фильме «Долина»: Колен-Реваль как представитель немецко-французского Международного кинообъединения в Ремагене, исполнительным директором которого он представился, а Демаре выступал в роли покупателя прав на показ в Канаде.

Месье Колен-Реваль увещевал: теперь в Париже окончательно все урегулировано и в кратчайшее время материал может быть доставлен в Ремаген. Оба господина предъявили мне все документы, заверенные подписями и печатями. Меня порядком ошеломил такой поворот событий: с одной стороны, во мне снова проснулась надежда, а с другой — я все же не отважилась подписывать бумаги в отсутствие юриста. Кроме того, одно условие в тексте предложенного договора насторожило меня: я должна была прекратить процесс, который вел профессор Дальзас в Верховном суде Франции по освобождению моего имущества из-под ареста. Рисковать этим не представлялось возможным. Как вскоре подтвердилось, мои сомнения оказались небезосновательными. Из Парижа господин Майнц сообщил, что французское правительство лишило Колен-Реваля всех полномочий, а также предостерег меня от заключения с этим экс-чиновником каких-либо договоров. Я была полностью обескуражена. Что произошло в Париже в борьбе за этот фильм среди разных заинтересованных лиц — теперь не разгадать. И корреспонденция, которую вел мой представитель с «Сентр Насьональ де ла Синематек Франсез» и с другими французскими организациями, отнюдь не прояснила ситуации.

В конце июня 1950 года мой мюнхенский адвокат Бейнхардт получил от директора самого главного кинематографического учреждения Франции, нижеследующее послание, в котором, казалось, содержалось окончательное решение:

Безумие! Теперь мои фильмы окажутся в Австрии. Многолетние усилия по вызволению их из французского плена потерпели крах?

Еще более запутало меня письмо киноархивариуса Анри Ланглуа, широко известного и высоко котировавшегося в кинематографических кругах всего мира.

Он писал:

Чертовщина какая-то! С момента окончания войны в ту пору минуло пять лет. Моя собственность все еще находилась под арестом, а я оказалась в роли безработной, без какой-либо финансовой поддержки.

Вскоре случилось нечто, изменившее мою жизнь. Молодой французский актер Поль Мюллер сообщил, что нашел итальянского предпринимателя, который хотел бы сотрудничать со мной. И, действительно, вслед за этим мы встретились с синьором Альфредо Паноне. Я знала его еще по Берлину, где тот до войны работал в итальянском посольстве.

Этот человек, директор фирмы «Кэпитал пикчерс» в Риме, оказался первым, кто после долгого перерыва ожидал от меня новых работ. Альфредо отнюдь не являлся холодным, расчетливым бизнесменом, он выглядел человеком, способным донельзя вдохновиться какой-то идеей, как и многие его соотечественники. Он пригласил меня в Рим и предложил спокойно, не торопясь, записать все мои идеи по поводу кино. Эта перспектива показалась мне неправдоподобной, я не могла и помыслить о таком счастье. Но Поль Мюллер поддержал и ободрил меня.

В Риме на вокзале меня ожидали добрые друзья. Синее небо, теплый воздух и смеющиеся люди позволили моментально забыть серость Германии. В моем полном распоряжении оказался уютный номер, а рядом с цветами лежал конверт с чеком на кругленьую сумму в лирах. Меня охватила эйфория.

Вечер мы провели в ресторане на Трастевере, говорили о будущих проектах. Я подумывала об экранизации «Песни земли» Жана Жионо.[395] Мне нравились книги этого автора, но появились и собственные сюжеты фильмов.