Мисс Лэнг засмеялась:

– Это звучит так, словно нас будут друг другу представлять…

Она поставила свой бокал с хересом, и Джудит повела ее в сад, в то время как Бидди и Эмили Торнтон смаковали очередной, самый скабрезный из всех слушок об их общем знакомце по теннисному клубу. Джудит с мисс Лэнг вышли через застекленную дверь в палисадник; здесь все еще стояли шезлонги, в которых они сидели перед обедом, по траве скакала трясогузка.

– Какой изумительный вечер! – заметила мисс Лэнг. – И какой у миссис Сомервиль отсюда вид, я и не подозревала! Мой дом стоит прямо на главной улице – никакого вида оттуда не открывается. Выйдя на пенсию, я решила, что лучше жить поближе к соседям и магазинам, чтобы не сделаться совсем беспомощной, когда окончательно одряхлею и не смогу больше водить машину. – Неторопливым шагом они направились через лужайку. – А теперь расскажи мне о себе. Ты и есть та племянница, которая отправляется в Сингапур?.. А вот роза – просто чудо, я знаю, как она называется, – «Ина Харкнесс». Какая крупная! – Мисс Лэнг остановилась понюхать бархатистый цветок. – И аромат абсолютно божественный… Когда ты отплываешь?

– По планам – в октябре.

– Сколько времени ты не видела своих родителей?

– Четыре года.

– Как долго… Жестокая пытка – такая разлука. Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Закончила школу, разумеется?

– Да, этим летом.

– Поступила в университет?

– Я пока не знаю результатов вступительных экзаменов.

– А-а, ожидание! Ужасная вещь. Помню-помню. Как долго ты планируешь пробыть в Сингапуре?

– Около года. Если я буду зачислена, то начну занятия в Оксфорде. Ради этого мне и придется возвращаться.

– Да это замечательно!.. Пожалуй, университетские годы чуть ли не самое счастливое время в моей жизни. – Мисс Лэнг не только походила на мисс Катто внешне, но и говорила точно так же. – И потом – языки, ты должна постараться овладеть языками. Французский ты, конечно, знаешь. А как насчет немецкого?

– Я никогда не изучала немецкий.

– А латынь?

– Только чуть-чуть.

– Жаль. При знании латыни испанский и итальянский даются в два раза легче… Как называется вот эта роза, я не знаю.

– Я тоже.

– Надо будет спросить у миссис Сомервиль.

– Сомневаюсь, что она сама знает. Она не очень разбирается в садоводстве.

– В таком случае придется посмотреть в энциклопедии. Как ты жила эти четыре года вдали от родителей? Кто давал тебе пристанище во время каникул?

Мисс Лэнг была так искренне заинтересована и вместе с тем так ненавязчиво деликатна в своем любопытстве, что Джудит моментально почувствовала себя с ней легко и смогла говорить о Кэри-Льюисах и о Нанчерроу объективно, в беспристрастном тоне – так, словно этот период ее жизни давно миновал, не оставив после себя никакого следа. Что само по себе было странно, ведь при разговоре об этом с Бидди или Бобом у нее всякий раз ком подкатывал к горлу. Она рассказала о тете Луизе, о Лавди и о том, какую доброту и великодушие проявили к ней Диана и Эдгар Кэри-Льюис.

Мисс Лэнг слушала с глубочайшим вниманием.

– Как много добрых людей на свете! – сказала она. – Я не скажу: тебе повезло – терпеть не могу этих слов. Оно словно бы предполагает, что человек выиграл в лотерею, где не требуется никакого особого умения. Но я очень рада за тебя, это, должно быть, сильно переменило всю твою жизнь.

– Конечно, хотя у меня была еще и Бидди. Я всегда знала, что могу к ней приехать.

– Да, но для твоих новых друзей ты, очевидно, стала родным человеком.

Они добрались до конца аллеи розовых кустов. Последней была «Желтая Спека». Полюбовавшись ею, мисс Лэнг остановилась и повернулась лицом к Джудит:

– Рада была поговорить с тобой. Надеюсь, мы видимся не в последний раз.

– Я тоже на это надеюсь, мисс Лэнг.

Мисс Лэнг помялась, а потом сказала:

– Я еще не говорила об этом миссис Сомервиль, но я бы хотела, чтобы все вы звали меня Хестер. Теперь я жительница ваших краев, здесь мой дом. И потом, слишком долго я была мисс Лэнг.

Хестер… И Джудит вспомнила тот далекий день, когда миссис Кэри-Льюис впервые попросила звать ее по имени, и они втроем – Джудит, Диана и Лавди – катили с ветерком в открытом «бентли» и кричали хором как безумные на всю округу: «Диана!»

– С удовольствием буду звать вас Хестер, – сказала она.

– Вот и отлично. Однако мошкара начинает донимать. По-моему, нам пора вернуться к остальным.

С холма Хейтор открывались необъятные дали: пустые равнины Дартмура, крохотные деревеньки, рассыпанные тут и там, словно игрушки на ковре, долины, реки и поля, а в самой дали – поблескивающее серебром море. Джудит и Боб Сомервиль, вместе с Мораг, которая не отставала от них ни на шаг, пять миль карабкались в гору по тропинке, тянущейся через сплошной вереск, и, добравшись до конечной цели, присели в заросшем травой овражке под укрытием оказавшегося рядом валуна, чтобы передохнуть. Бидди с ними не пошла, она отправилась в церковь – необычный для нее порыв. Обед, уверила она их, можно перенести на более позднее время, так что торопиться назад в Аппер-Бикли не было надобности и можно было расслабиться.

Они сидели в дружелюбном молчании. Утреннюю тишину нарушали только негромкие деревенские звуки – блеяние овец, лай собак; где-то завелся автомобиль и пополз вверх по склону. По дороге сюда они слышали колокола маленькой, приземистой церквушки, теперь звон умолк. Легкий ветерок колыхал листы орляка.

Джудит сорвала травинку и стала отщипывать от нее узкие полоски. Потом сказала:

– Дядя Боб, мы можем поговорить?

Он вытащил трубку с кисетом и принялся набивать чашечку табаком.

– Разумеется. Ты всегда можешь со мной поговорить.

– Об одном серьезном деле.

– Уж не об Эдварде ли Кэри-Льюисе?

Она повернула голову и посмотрела на него. Он чиркнул спичкой и раскурил трубку. Огонек погас, сладко потянуло табаком, тонкими серыми завитками стал подниматься дым.

– Бидди тебе рассказала…

– Конечно рассказала. – Он положил спички обратно в карман старого твидового пиджака. – Она ничего от меня не скрывает, ты же сама знаешь. Я очень тебе сочувствую. Любить без взаимности – незавидная доля.

– Нет, речь не об Эдварде. Я насчет Сингапура.

– Что насчет Сингапура?

– Я не уверена, что могу уехать. Я уж давно об этом думаю, но никому ничего не говорила. У меня ужасное чувство, будто я разрываюсь надвое. С одной стороны, я хочу ехать – очень-очень. Хочу увидеться с мамой, папой и Джесс больше всего на свете. Я ждала этого четыре года – каждый день, каждую минуту. Считала месяцы и дни. И мама, я знаю, тоже. В письмах она только и напоминала: остался всего лишь год, потом – всего лишь шесть месяцев, всего лишь три месяца… Она уже приготовила мою комнату и запланировала всевозможные чудесные развлечения вроде банкета в честь моего приезда и поездки на отдых в Пенангу. И место на теплоходе уже заказано, и все готово, и ничто не может мне помешать…