С военными у Хрущева сложились особые отношения. На 8-м съезде Советов Хрущев сказал так: «Карающая рука пролетарского закона разгромила эту шайку и при всеобщем одобрении всех трудящихся нашей страны стерла с земли эту нечисть». Речь шла о военных заговорщиках: Якире, Тухачевском, Блюхере. Именно Хрущев режиссировал ход митинга на Красной площади в июне 1937 года с осуждением военных заговорщиков – вернуться к процессу военных казалось ему логичным.

Хрущев спускался в кабинет внутренней тюрьмы на Лубянке, пил чай с лимоном и, морщась, наблюдал, как Фалдин задает вопросы Нине Алексеевне Дешковой.

«Вопрос: Как дано вы занимаетесь вредительской деятельностью и какие конкретно методы вы использовали? Ответ: Я не занималась вредительской деятельностью. Вопрос: То, что вы, Дешкова Нина Алексеевна, являлись передаточным звеном в контактах шпионской сети, разоблаченной следствием, не подлежит сомнению. Ни ваша изворотливость, ни ваш цинизм, ни привычная вам ложь не помогут. Вы пытались скрыться от народного правосудия, но вам это не удалось. Мы располагаем признательными показаниями изменников Родины Блюхера, Якира, вашего сожителя Григория Дешкова. Ответ: Григорий Иванович Дешков мой муж, а не сожитель. Вопрос: Германский шпион Григорий Дешков вступил с вами в связь, но документов, регистрирующих ваши отношения не существует. В силу этого следствие именует ваши отношения сожительством. Теперь вы должны сказать следствию, где, каким образом, при участии кого вы передавали сведения о советских вооруженных силах разведке Германии. Ответ: Я хочу видеть своего мужа. (…) Вопрос: Итак, следствием установлено, что вы передавали сведения через японского шпиона Гамарника и через торгового атташе германского посольства Клауке. Теперь я хочу спросить вас, каким образом вами был установлен контакт с троцкистской организацией в коммунистической партии Польши? Ответ: Я никогда не была в Польше. Вопрос: Следствие интересует – как, посредством каких контактов вы переправляли польским агентам данные о заседаниях троцкистских ячеек в Москве. Ответ: Я не знаю никаких ячеек. Вопрос: Не рекомендую вам лгать. Ваш сожитель Дешков провел два года в Польше и связь с польскими вредителями им была установлена еще в 1921 году. Ответ: Мой муж воевал в Польше в составе армии Тухачевского. Вопрос: Вы видите, что запутались во лжи. Ваш сожитель был связан с Тухачевским, работавшим через польские связи непосредственно с абвером, а вы нам тут рассказываете… (…) Вопрос: Итак, вы поддерживали связь с польской троцкистской организацией через так называемых «осадников», то есть лиц польской национальности, проживающих в местности, граничащей с территорией СССР. Следствие интересует, кому в Москве вы передавали печатную антисоветскую продукцию, полученную из буржуазной Польши (…)».

В промежутках между вопросами Дешкову били резиновым шлангом по рукам и коленям. Следователь Фалдин задирал Дешковой юбку до пояса, чтобы ловчее добраться до колен, а старуха, стесняясь, закрывалась руками, тогда следователь бил Нину Алексеевну и по рукам тоже. Скоро Нина Алексеевна потеряла рассудок – сознание уплывало, она стала говорить бессвязно. Она называла Егора Романовича Фалдина «миленький» и «сыночка» и норовила поцеловать ему руки. Говорила: «Не бей меня, сыночка», – и плакала. Фалдину было крайне тяжело работать: допрашиваемая была очевидной дурой. Фалдин старался говорить разумно, сам формулировал нужные ответы, он ведь был без пяти минут журналист, но допрашиваемая не понимала подсказок.

Нина Алексеевна думала, что скоро умрет, и боялась одного: дать показания против сына и мужа. Она переспрашивала следователя: «А вы зачем это говорите?» – чем вызывала гнев Фалдина. Нина Алексеевна готова была согласиться со всем, ей хотелось жить, но боялась оговорить близких. Когда слышала имя Григорий, напрягалась всем существом, выплывала из небытия, говорила: «Невиновен». Она призналась в своем контакте с польскими троцкистами, в передаче сведений, полученных от Гамарника, германской разведке, в передаче антисоветской продукции троцкистским ячейкам в Москве. Но не сказала ни слова против Григория Дешкова. На вопрос: «Через кого познакомились с врагом народа Гамарником?» Нина Алексеевна ответила: «Так он за мной в школе ухаживал, я у него пионервожатой была», – и разразилась рыданиями. Фалдин бил ее по пальцам и требовал прекратить истерику, требовалось отвечать ясно и по существу, не тратить время следователя попусту. Нина Алексеевна почувствовала, что умирает, она сказала: «Иду к тебе, Григорий», – потом упала со стула – пульса следователь не обнаружил. Хрущев, присутствовавший на последнем допросе, спросил: «А кто протокол подписывать станет? Пушкин?» – и вышел Никита Сергеевич, сильно хлопнув дверью. Как с такими кадрами готовиться к большой войне?

Однако Нина Алексеевна не умерла, пришла в себя в лазарете тюрьмы. Перевели в общую камеру, сокамерницы отпоили кипятком с сахаром; обошлось. За то время, что ею не интересовались, произошли перемены в ведомстве: нарком Ежов был арестован, допрошен, впоследствии расстрелян. Следователь Фалдин в ходе чисток не пострадал – но был переведен на фронт. Егора Романовича откомандировали в особый отдел 20-й армии, где он постепенно занялся тем, чем мечтал заняться всегда, – стал военным корреспондентом. Фалдин писал статьи и репортажи – совмещая это с работой особиста; описав бой, отдав статью во фронтовую газету, Фалдин говорил друзьям: «Сына воспитаю настоящим писателем».

Никита Хрущев получил назначение в Киев, в Киеве Хрущев работал не покладая рук («Дорогой Иосиф Виссарионович! Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более двух-трех тысяч. Прошу принять меры. Любящий вас Н. С. Хрущев»). Про Нину Алексеевну Дешкову запамятовали. Дело Нины Алексеевны Дешковой завершено не было – но и на допросы ее перестали вызывать; такое случалось, причем нередко.

Вернулись к делу Дешковой в 1942 году. Ведомство НКВД разделили на Наркомат Внутренних Дел во главе с наркомом Берией и Наркомат Государственной Безопасности под наркомом Меркуловым. Следователь Виктор Бастрыкин, разбирая дела (по инициативе Берии был пересмотрен весь архив и выявлены должностные преступления), наткнулся на любопытный допрос крупного хозяйственника Яковлева, который длился много дней; начинали дознание Альтман и Голованов, в основном же допрос вели начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР Ямницкий и лейтенант Казакевич.

Просматривая многостраничный допрос, Бастрыкин, внимательный человек, выделил следующие фрагменты беседы:

«Вопрос: С кем, кроме Пятакова, из руководителей антисоветской троцкистской организации в СССР вы были связаны? Ответ: Кроме Пятакова у меня в 1930–1931 годах установилась сперва очень тесная личная связь, а затем и организационно политическая связь с одним из руководителей троцкистской организации Яном Гамарником. Вопрос: Каким образом вы установили связь с Гамарником? Ответ: Гамарника я знал во время гражданской войны по совместной работе на Украине. Моя жена Соколовская была другом его семьи. Начиная с 1930 года мы систематически встречались. Примерно в самом начале 1933-го в одной из бесед у меня на даче – в разговоре о положении на Дальнем Востоке и о внутреннем положении СССР – Гамарник заявил, что ему известно от троцкисткого центра мое положение как особо законспирированного руководителя специальной группы троцкистов, находящихся на руководящих постах в партии. Гамарник сказал о существовании большого троцкистского подполья в армии, организованного в военный заговор, объединяющий все антисоветские элементы в армии, которые готовят к вооруженному восстанию против партии и правительства. В последующие встречи Гамарник рассказал, что в руководстве заговора стоят такие люди, как Тухачевский, Якир, Уборевич и ряд других видных командиров. Заговор имеет два плана захвата власти: первый путем переворота, второй – путем организации поражения СССР в войне».