Что ж это за Стокгольмский синдром[79] шиворот-навыворот?

И тысячу раз прав Исмаил, не понимающий, почему все еще жив Базилевич… Он обуза, гиря на ногах, самое слабое звено во всей сергеевской комбинации. По всем правилам надо было дать ему пинка под зад еще в пустыне или вообще не тащить с собой в самолет, оставив Конго на съедение. Чего от него ждать? Благодарности? Преданности? Наивно… Предавший однажды обязательно предаст вторично. Не будь Базилевича – и Сергееву бы сейчас не приходилось выкарабкиваться из всего этого дерьма, превратившего мирную командировку в Лондон в экстремальный африканский вояж. Да и Хасану тоже не пришлось бы…

«Старею, – подумал Умка, – мало действую, много думаю, анализирую, кто свой, кто чужой… Почему, зачем, отчего? А ведь говорил Мангуст, что самый страшный враг умного приказа – это способность исполнителя к размышлениям. Самый лучший солдат – тупой и аккуратный вояка, не способный противоречить робот для исполнения задачи. Сказали – сделал. Вот только долго такие роботы не живут, и именно по этой причине грамотный командир всегда старается соблюсти баланс при подборе людей. Брать одних бездумных – пропадешь, брать одних думающих – тоже пропадешь, вот и крутись, как хочешь!»

– Ты с нами? – спросил Исмаил у француза.

– А доля? – ответил тот вопросом на вопрос.

Поля шляпы скрывали половину его лица в густой тени, и негр ухмыльнулся.

– Пять процентов от добычи. Но твои люди остаются дома.

– Ты чего-то боишься? – насмешливый взгляд блеснул из-под шляпы, и Исмаил осклабился в ответ.

– Мне нечего бояться. А тебе незачем делиться…

– Я не рассматривал твое предложение с этой стороны.

– Так рассмотри.

– Я подумаю, – пообещал француз. – Поехали… Надо отдохнуть и связаться с твоей командой, Исмаил.

– Погодите, – сказал Хасан, опуская бинокль. – Сергеев, посмотри на второй джип…

Оптика бинокля словно перенесла Михаила с наблюдательного пункта к самой дверце машины, остановившейся у ворот порта. Дверь была приоткрыта, но рассмотреть хоть что-то за ней не получалось, зато выпрыгивающего из пикапа Конго можно было видеть во всех подробностях, вплоть до ободранной физиономии и грязной повязки на голове.

– Видишь его? – спросил Хасан.

Сергеев кивнул.

Конго остался жив. Ничего хорошего в этом не было. По собственному опыту Михаил знал, что проблема, не решенная сразу, практически всегда выходит боком потом. Огорчительный промах, что сказать…

Дверца джипа распахнулась во всю ширину, и Сергеев смог лицезреть Пабло Кубинца, вышедшего на свет божий из чрева затемненного внедорожника. Пабло выглядел, как всегда, с иголочки, словно в машине у него были припрятаны горничная и утюг.

Он кивнул Конго, и тот принялся что-то объяснять двум охранникам у ворот. По-видимому, объяснял он убедительно, потому что один из часовых бегом бросился в будку у шлагбаума – наверное, звонить начальству. Второй же, на всякий случай, отступил на несколько шагов от сетки и перебросил автомат со спины на плечо.

Джип Рашида по-прежнему стоял первым, и из него никто не выходил. Сергеев снова вернулся к Пабло. Теперь Кубинец раскуривал сигару, а рядом с ним, спиной к Михаилу, расположился невысокий солдат в хэбэ. Кубинец пыхнул густым белым дымом, который сразу же унесло бризом, солдат же помахал перед лицом рукой, словно отгоняя дым, и медленно повернулся.

Сергеев опустил бинокль, снова поднял его к глазам и посмотрел в лицо женщины, которую он считал мертвой уже много лет.

Она поморщилась – запах сигар ей никогда не нравился, и она не любила, когда Мигелито курил сигары. Сигареты – совсем другое дело. Она жива. Жива! Михаил невольно заулыбался, борясь с желанием броситься к ней бегом, перескакивая через шаткие заборчики. Она жива – все остальное в этот момент потеряло всякий смысл.

Кубинец что-то сказал ей и выпустил следующую струю дыма вертикально вверх. Марсия засмеялась и, протянув руку, коснулась щеки Пабло пальцами таким знакомым, таким родным жестом, что Сергеев почувствовал, как у него перехватило дыхание.

* * *

Площадка следующего этажа была перекрыта массивной, от стены до стены, решеткой, и стоило Сергееву высунуть нос, как пущенная умелой рукой автоматная очередь едва не снесла ему голову. Он едва успел рухнуть на ступени и скатиться вниз. Шутки кончились. Он посмотрел на свою маленькую армию и подумал, что на месте хозяев Школы именно сейчас отсек бы атакующим путь к отступлению. Словно в ответ на его слова, несколькими пролетами ниже затопали, стали слышны голоса – центральный марш был взят под прицел противником. А отсюда, с этой лестницы, пути на боковые переходы не было.

Сергеев выставил ствол автомата над краем ступеней и для острастки дал короткую очередь в глубь вестибюля. В ответ тишина – никакой перегруппировки, никаких перебежек. Значит, все на заранее подготовленных позициях, у каждого свой сектор обстрела. Неразберихи нет. Оборона организована по правилам, а взломать организованную оборону в большом здании, имея в распоряжении трех человек, один из которых тяжело ранен…

Это как накормить пару тысяч верующих пятью хлебами. Было бы здорово, но верится с трудом. Вот, черт…

Теперь уже точно влипли. Расстреляют нас, как мишени в тире. Сейчас подождут чуток – и забросают гранатами. Черт, черт, черт! Ни вниз, ни вверх! Щелкнул «галил» Ирины – она выцелила кого-то в узкую щель между пролетами и попала – раздался вскрик и приглушенная ругань. Потом снизу хлестнули из «калаша» – его лай ни с чем не спутаешь. Часть пуль срикошетировала, а часть ударила в потолок над группой Сергеева. Вниз полетела кусками старая известка и крошки бетона.

Михаил отцепил от «лифчика» светошумовую гранату и присел рядом с Вадимом. На раздумья и действия у них было всего пара минут, не более. И эти пару минут надо было использовать с толком.

– Из «шмеля» стрелял? – спросил Умка.

Коммандос кивнул, вытирая кровь со щеки: осколками камня ему сильно рассекло скулу.

– Доводилось.

– Там, наверху, решетка… Она крупная, сварная, но риск попасть в прут есть. А если ты попадешь в прут, и заряд сработает рядом с нами – от пола отскребать будет нечего.