После службы в России, а потом в Италии, где его 2-я парашютно-десантная дивизия в сентябре 1943 г. захватила Рим, жизнь на аэродроме в Ашерслебене казалась парню убийственно скучной, к тому же Гансу не нравились музыкальные вкусы товарищей. Молодые ветераны не очень охотно занимались черной работой по расчистке завалов, да еще под началом гражданских инженеров. В конце мая 1944 г. часть перебросили на другой аэродром под Кёльн, где Ганс грелся на солнышке и восторгался стоицизмом местного населения. Он уверял Марию, что авианалеты на Вену, которые она наблюдала с расстояния, не сравнить с тем, что на протяжении последних трех лет приходилось и приходится выносить круглые сутки жителям Среднего Рейна. Пробыл он там, впрочем, недолго. По прошествии едва ли недели всю дивизию из-под Кёльна отправили во Францию[893].

В мае 1944 г. лейтенант Петер Штёльтен проездом остановился в Париже, прогулялся от Елисейских Полей до Монмартра, зашел в собор Парижской Богоматери и в Мулен де ла Галетт; он не отказал себе в удовольствии запить омара бургундским вином, а потом полакомиться и настоящим кофе. Штёльтен служил в Танковой учебной дивизии, только что вернувшейся на запад после участия в захвате Венгрии. Для транспортировки солдат со снаряжением понадобилось семьдесят эшелонов. Молодого человека из Берлина, стремившегося стать художником, приводили в трепет чувство стиля парижан и «мир элегантности», давным-давно испарившийся из немецких городов. Почти не потревоженные несколькими сиренами воздушной тревоги, Штёльтен и его друг Герман пятнадцать часов бродили по улицам Парижа, после чего, добравшись до отеля, рухнули на койки. Засыпая, оба повторяли название вызывавшего их восхищение города, «как солдаты в патриотическом фильме бормочут имена любимых на поле боя»[894].

Петер Штёльтен был почти двумя годами старше Вилли Резе, который в тот момент тоже направлялся на фронт. Его часть оставила село Юрковастено, где он провел несколько спокойных месяцев, деля кровать с русской девушкой. «Было тяжело для всех, – написал он в письме дяде на следующий день. – Накануне вечером я лежал с Кларой в кровати и утешал ее, пока она не забылась тревожным сном, но, когда я целовал ее на прощанье следующим утром, она все равно плакала… Отец ее пожелал мне удачи, а мать – благословила. Такие люди, и их я должен считать врагами? Никогда».

Вилли Резе ехал в район Витебска – на участок фронта, куда ему совсем не хотелось попасть[895].

Штёльтен и Резе начали военную службу в одно и то же время – в 1941 г. на Восточном фронте. Мотоциклиста-курьера в танковой дивизии, Штёльтена дважды забраковали из-за обострений фурункулеза, но ему удалось получить место на офицерских курсах, после чего, хорошо зарекомендовав себя, он быстро дорос от унтер-офицера до лейтенанта. В 1943 г. ему пришлось обслуживать «Голиафы» – названные так словно в насмешку маленькие гусеничные машины с грузом из взрывчатки, предназначенные для подрыва сильно укрепленных объектов. Пройдя обучение на высоко ценимом тяжелом танке «Тигр», Петер Штёльтен, несмотря на отсутствие боевого опыта, поступил в одну из элитных танковых дивизий вермахта. 316-я рота, куда определили Штёльтена, специализировалась на применении как «Голиафов», так и «Тигров». Из Парижа Штёльтена с товарищами перебросили в департамент Эр и Луар в Нормандии, где дивизия вошла в состав резервов бронетехники группы армий «Б» фельдмаршала Роммеля. Среди старых мельниц, замков и цветущей растительности Штёльтена охватывало чувство ностальгии, и что-то внутри подталкивало его достать альбом и устроиться рисовать на пленэре[896].

5 июня погода буквально свирепствовала на Ла-Манше, и немцы отдали приказ об отмене дозоров воздушной и морской разведки. Потеряв в ходе морских сражений метеостанции и с ними возможность отслеживать погоду глубоко в Атлантике, они не подозревали, что скоро шторм ненадолго стихнет. И вот в черной ночи в образовавшееся «окно» потекли огромные караваны союзников с прикрытием из шести линкоров, двадцати трех крейсеров и восьмидесяти эсминцев. Успех высадки зависел от внезапности, темпов и скорости сосредоточения сил – единственный шанс захватить и удержать берега Нормандии перед лицом противодействия пятидесяти восьми дивизий вермахта, превосходящих союзников в численности и огневой мощи[897].

Через двое суток после начала вторжения Петер Штёльтен уже находился в самом центре боя с британской 2-й армией за обладание Каном. Противодействуя частям британской 7-й бронетанковой дивизии в районе Байё, Танковая учебная дивизия очутилась под огнем морской и полевой артиллерии, а также под ударами массированных стай бомбардировщиков, прикрывавших участки высадки британских и американских войск. 10 июня Штёльтен рассказывал в письме родителям, как все их имущество искромсали пулеметы вражеской авиации, а сам он, небритый и в рваной форме, напоминает вожака банды грабителей. «Ответственность просто огромная. Но везде железное спокойствие», – писал он. Несмотря на три года военной службы за спиной, в крупном сражении Штёльтен участвовал впервые, и от крепости нервов таких, как он, солдат под огнем зависело, удастся ли немцам удержать рубежи. Дислоцированная к западу от танкистов 352-я пехотная дивизия не выдержала вражеского натиска, отчего в немецких порядках образовалась брешь, чем воспользовались британцы. Они осуществили фланговый маневр и на короткое время захватили село Виллер-Бокаж, прежде чем их оттуда выбросила рота тяжелых танков дивизии СС. Немецкий фронт устоял – едва устоял[898].

20 июня Штёльтен опять писал домой: «Положение по-прежнему трудное, но мы спокойны так, как бывает только на Западном фронте. У меня нет нервных случаев». В том же письме он рассказывал об участии в закончившейся неудачей контратаке, в ходе которой его машина свалилась в ров пушкой вниз, и ему пришлось стать беспомощным свидетелем того, как сгорели в танке два ближайших друга. Он упомянул и о том, как другого близкого друга «подстрелили рядом со мной» в машине пять дней назад[899].

26 июня американский 7-й корпус захватил сильно разрушенный и более непригодный к использованию порт Шербур. Но державшийся Кан – один из первых объектов высадки – препятствовал прорыву союзнических войск с Нормандского полуострова. Пока в руках немцев находились Канский канал и река Орн вместе с автодорожным узлом, они сохраняли способность удерживать оборону, лишая союзников доступа к более ровной и не столь лесистой территории, удобной для создания аэродромов. 2 июля Петер Штёльтен узнал о переброске дивизии в западном направлении для помощи в отражении натиска американцев на Сен-Ло. Сетуя на перерыв в боевых действиях и необходимость вновь превращаться из флибустьера в офицера, он старался повеселить домашних фразами с игрой слов в стиле Эрнста Юнгера: «Жизнь без волнующих впечатлений для буржуазных небуржуа[900] вроде нас сделалась невыносимой»[901].