– Севушка, стреляй, Сева веди, огонь – молчит! Неужели убили?

Наконец, остаткам эскадрильи удается собраться в группу, идем домой, немцы отстали. Можно передохнуть, самолет видимых повреждений не получил. На аэродром вернулись четверкой, двоих потеряли плюс оба истребителя. На нашем Иле не царапины. Выскакиваю из кабины и к стрелку. Сидит мой Всеволод, деревенский парень из-под Смоленска, весь бледно-зеленого цвета. Я ему:

– Ты ранен?

– Нет – говорит. – уже все нормально, но когда ты начал туда-сюда самолет бросать, чувствую – мне плохо.

– Ладно – отвечаю, – хорошо хоть не стошнило, кабину не перепачкал, – а сам думаю – «Если бы я сидел задом наперед и болтался как кукла во всех измерениях, было бы мне лучше?».

В целом потери этого дня составили четыре самолета с экипажами. Вот так, за два дня полк потерял тринадцать самолетов и двадцать два человека.

7 июля поднялись рано утром и в 7.30 вылетели в район южнее города Белгорода. Ожидалось, что немцы могут перебрасывать подкрепления по железной дороге из вновь захваченного Харькова. Получили приказ уничтожать все обнаруженные поезда. Железная дорога местами сильно разрушена и основной поток немецких поставок идет автомашинами и повозками, но поступили ведения, что немцы восстанавливают железнодорожное полотно для доставки на передовую тяжелой техники эшелонами. Заранее не веря в удачу, командование 175-го отправило звено из четырех Ил-2, оставшиеся силы полка должны были штурмовать переправы и передний край гитлеровцев в районе Белгорода и Изюма. Наше звено вылетело без истребительного прикрытия. Мой экипаж взлетал крайним. Сразу после взлета наш самолет попал в полосу сильных осадков. Впереди стало черно, и я сразу потерял звено. Быстро приняв решения продолжать полет, я повел самолет по проложенному маршруту. Земля просматривалась, но обзор вперед был ограничен зарядом осадков и опустившейся до трехсот метров облачностью, а искать ее верхний край я не мог в силу специфики своего самолета и особенностям выполняемого задания. Хорошо еще, что это была не гроза! Полет продолжался в серо-синей мгле под причитания Всеволода. Я представлял его ощущения. в открытой кабине лицом назад при отсутствии видимого горизонта он представлялся мне гребцом лодки попавшей в тайфун и проваливающейся в тартар штормовых волн. В такую погоду и высотные бомбардировщики не летают, а мы идем на высоте двести метров под облаками, черт знает куда, сверяя время и скорость с картой. Беспокоило, что я потерял визуальный контакт с остальными экипажами. Но, в чем я был абсолютно уверен, так это в том, что ни один вражеский истребитель не будет угрожать нам в таких метеоусловиях, да и зенитки могли открыть огонь разве что на звук низко летящего самолета. На маршруте нет возвышенностей более двухсот метров от уровня аэродрома, но, зная это, все равно, честно говоря, «третьей рукой» от страха держался за «божий дар». Зачем я принял решение идти сквозь осадки в надежде на их скорое прекращение. Больше всего я боялся внезапного порыва ветра или вертикальной турбулентности способной швырнуть самолет вниз, но пока все обходилось. Я вспомнил, как торопились посадить самолеты в летной школе, когда в течение летного дня внезапно собиралась гроза и начинался ливень, тогда все экипажи, находящиеся в воздухе, спешили сесть, пока стена осадков не накрывала аэродром.

Лететь нам предстояло достаточно далеко, по ту сторону фронта по линии железной дороги. Я не заметил, что мы пересекли передний край, обстрела не было. Несмотря на сосредоточенность у меня было время поразмышлять, и я подумал. как выгодно отличается положение летчика от пехотинца или танкиста. На земле все четко. линия фронта, граница. Там ты или еще у своих, или, если пересек – уже на территории противника. Небо едино для всех, здесь нет стен или укреплений, четких разграничивающих линий, небо общее, лети хоть за Урал, хоть в Германию!

Наконец, я отчетливо увидел под собой железнодорожное полотно и пошел вдоль дороги. Связь работала и, пролетев так некоторое время, я, не видя остальные самолеты, услышал через приемник приказ штурмана полка Мкртумова – командира нашей группы. «следовать домой». Я развернулся на аэродром по заранее намеченной линии пути предусматривающей обратный полет по иному маршруту. Наконец впереди появился розовый просвет давно вставшего солнца.

Кстати. я действительно видел остов раннее уничтоженного железнодорожного состава, определить наш это поезд или немецкий было нельзя.

Покореженные вагоны, накренившись, стояли вдоль вывороченных рельсов как памятник давно идущей войне. Нет, поезд здесь не пройдет!

Мы сели, не сделав не одного выстрела. Все наше звено вернулось без происшествий, что, после потерь двух предыдущих дней, было уже удачным вылетом. Весь полет продолжался чуть более сорока пяти минут.

Свой пятый боевой вылет я совершил на следующий день в восемь часов утра. Нас собрали незадолго до вылета, сообщив, что по сведениям разведки немцы все-таки перебрасывают подкрепления в район боевых действий под Курском, в том числе – танки. Атаку наметили южнее Белгорода в направлении на Изюм. Остальные самолеты полка продолжали работать по переправам.

Самолеты готовились с вечера и через двадцать минут мы сидели в кабинах. На небе не облачка. Сегодня наше звено идет под прикрытием звена Яков. Поездов мы не увидели, зато обнаружили вражескую переправу через Донец. мост под защитой огневой точки – крупнокалиберного пулемета. Заходили на точечную цель по одному. Три первых ила бомбовыми ударами подавили огневую точку и разрушили переправу, до меня и очередь не дошла. Вернулись на аэродром в полном составе. Мы стали летать более подготовленными, что ли, глупостей не делали, ходили с прикрытием, удары старались наносить с одного захода, поэтому таких потерь как в первые дни драки за Белгород мы не несли. Да и немцы осторожничали. на хвост не садились, если видели, что к ним может подойти наш истребитель, проводили одну скоротечную атаку и уходили вверх.

Через час после посадки в 9.45, считай что сразу, нас подняли опять для удара по железной дороге идущей между Белгородом и Курском, наши опасаются переброски танков под Курск. Учитывая, что с утра немецких истребителей в данном секторе не было, пошли четырьмя самолетами без прикрытия.

Ранний день уже вовсю завоевал пространство южнорусских равнин. Но тишина и благодать летней природы казалась чуждой разворачивающейся реальности, мерещилось, что все замерло в ожидании чего-то ужасного и неотвратимого.

Выйдя на исходный пункт маршрута, повернули на линию заданного пути и долго летели друг за другом по прямой, с дистанцией метров сто, на высоте двести метров. При проходе Белгорода по нам открыли огонь вражеские зенитки, командирский Ил был поврежден, я видел, как он начал рыскать по высоте то – кабрируя, то – зарываясь носом, наверное, вышли из строя тяги руля высоты. Идущие вторым и третьи Илы пошли сопровождать ведущего, я, было, пристроился за ними, но тут совершенно отчетливо впереди и чуть левее по курсу увидел приближающийся поезд. Молниеносно приняв решение атаковать с одного захода, я полого спикировал на состав, сбросив сразу все бомбы при помощи рукоятки аварийного сбрасывания, и хотя у меня не было возможности видеть цель, по реакции стрелка я понял, что бомбы легли точно в цель. Сделав змейку, я убедился, что состав остановился, четыреста килограммов фугасов сделали свое дело. Приписав удачи такую точность попадания, я проследовал далее по линии железной дороги, другие Илы, сопровождая командира, отстали. В какой-то момент наш самолет прошел зону разрыва зенитных снарядов выпущенных вдогон, чьи взрыватели были установлены на определенную высоту. Только в данном случае они разрывались на определенной дистанции. Вокруг с треском, заглушающим гул двигателя, лопались бело-серые салютики, оставляя за собой облачка черного дыма, было очень страшно, но самолет чудом остался цел. Через пару десятков километров к нашему самолету присоединился один Ил, другой пошел домой, сопровождая подбитого ведущего.