«Жанна д’Арк» не была понята во Франции, но перед ней преклоняются в Америке…

«Жанна д’Арк» это chef-d’oeuvre по выполнению и по чувству. Надо было слышать, что только говорили о ней в Париже. Это позор! Но неужели же надо окончательно признать, что только в чужих странах можно добиться заслуженного успеха? И действительно, разве можно сказать, что публика любила Миллье, Руссо, Коро? Их любили только тогда, когда они были в моде.

Что особенно постыдно для нашей эпохи, это дурное обыкновение просвещенных людей, которые делают вид, что они не считают это искусство ни серьезным, ни возвышенным, и в то же время кадят последователям классических мастеров!

Что же такое возвышенное искусство, если не то искусство, которое, изображая перед нами тело, волосы, одежду, деревья с полнейшей реальностью, доходящей почти до обмана чувств, передает в то же время душу, мысль, жизнь! Неужели «Жанна д’Арк» не есть произведение возвышенного искусства, потому что он представил ее нам крестьянкой, а не с белыми ручками и не в вооружении?

Его «Любовь в деревне» слабее «Жанны д’Арк», этой исторической крестьянки… Мы все изображаем тело, но нам не хватает чего-то сверх этого; нет в нас того божественного огня, которым он обладает! И кто, кроме него? Право, никто! В глазах его портретов для меня отражается вся жизнь этих личностей; мне кажется, будто я знакома с ними. Я пробовала вызвать в себе это чувство, останавливаясь перед другими холстами, и не могла.

То, чем он обладает, этот несравненный художник, можно найти только в религиозных картинах итальянских мастеров, которые писали и верили!

Воспоминание о «Поклонении волхвов» Джеральдо дель Потти сохранилось в моей душе, как какое-то чудное видение. Я не могу отдать себе отчета ни в выполнении, ни в академических достоинствах картины, но в памяти моей остались, будто живые, образы взволнованных, восхищенных пастухов перед божественным Младенцем и, чтобы выразить все одним словом, – о прозаическая Франция! – пастухи. Святая Дева, Младенец и я – все мы были убеждены, что это действительно случилось. Да! Заставьте публику поверить, что это действительно случилось: в этом все, и ничего другого не нужно. Людям, которые мне скажут: «Но каким образом можете вы, вы – натуралистка, браться за древние сюжеты, которых вы не видели?» Я им отвечу относительно, например, «Пастухов»: «Разве вам никогда не случалось остаться вечером одному, в деревне, под совершенно ясным небом, и почувствовать себя взволнованным, охваченным каким-то таинственным чувством, стремлением к бесконечному, почувствовать себя как бы в ожидании какого-то великого события, чего-то сверхъестественного? И разве вы никогда не испытывали грезы, уносящие в какие-то неведомые миры?.. Если нет, вы никогда не поймете меня…»

Все должно состоять в той прелести, которую я сумею придать атмосфере; да, надо, чтобы чувствовался воздух, чувствовалось, что это вечер, тот час, когда поднимающийся на небосклоне серп месяца кажется еще очень бледным.

Бастьен должен был сделать пятьдесят этюдов, чтобы уловить задуманный эффект; ну, что ж, я сделаю их сто для моих «Святых жен».

18 января

Сегодня мне хочется плакать. Я боюсь посмотреть на то, что нарисовала вчера, боюсь, что работа плоха, и плачу… плачу настоящими слезами. Это понятно! Я экзальтированна, как 19-летний немецкий студент. А вдобавок я не имею счастья знать тех, которые живут в сфере интересов отвлеченной науки, искусства, мысли, идеи… Мне знакома только жизнь светских людей, а из художников я знаю всего трех человек.

Я снова переделала набросок для своих «Святых жен». Да, необходимо, чтобы это был настоящий вечер, чтобы чувствовалось много воздуха, чтобы тотчас же при взгляде на картину видно было, что это тот момент, когда вот-вот появится бледный месяц. И все это нужно написать широко… Я никогда не сумею этого…

Бастьен-Лепаж должен был сделать 50 набросков, чтобы уловить этот эффект. Ну, так я сделаю 55 набросков! Это необходимо!

Ах! Так нельзя жить… это не жизнь!

20 января

Это грустно, но у меня нет подруги, я никого не люблю, и меня никто не любит.

У меня нет подруг потому (я отлично это понимаю), что невольно я слишком ясно даю понять, «с какой высоты я созерцаю толпу».

Никто не любит быть униженным. Я могла бы утешиться, думая, что личности истинно высокие никогда не были любимы. Их окружают, согреваются их лучами, но в душе их проклинают и при первой возможности злословят. В настоящее время решается вопрос о статуе Бальзака, и журналы печатают воспоминания и справки, собранные у друзей великого человека. От отвращения к таким друзьям становится просто тошно. Вот кто всегда постарается разгласить всякую дурную черту, все смешное, все низкое.

Я предпочитаю врагов – им меньше верят.

28 января

В 5 часов я начала работать над новой моделью Навзикеи. А вечером я сажусь писать, хотя еще не знаю, о чем именно и в какой форме. Одно неоспоримо: мне легче управлять пером, чем кистью.

Вы понимаете, – истинный художник рисует, делает наброски, композирует бессознательно. Я тоже рисовала и была убеждена, что у меня «способность к живописи и что наступит день, когда я сделаюсь художницей». А вместо того у меня оказывается множество литературных набросков. Я поступала в этом случае как человек, который ничего не знает о своем призвании, но безотчетно повинуется ему.

Нельзя так разбрасываться… Впрочем, нет… можно рисовать, пока солнце позволяет, до обеда лепить, а потом, когда явится желание, писать.

А когда же жить?

Жить?.. Когда я буду уверена в своем таланте. Ну, а если я умру до этого времени? Я ни о чем не буду жалеть! Я обворожена и восхищена собою! И это потому, что я хорошо работала сегодня, и еще потому, что я примеряла великолепные, прелестные платья…

Что нам, в конце концов, нужно? Раз нет возможности все переживать в действительности, остается живо и глубоко чувствовать, живя в мечтах.

Это тем более верно, что мне уже больше 20 лет, а в эти годы нас посещают уже не только мечты, но и видения… Но у меня для этого нет времени. После нескольких часов работы в стоячем положении, когда все время разминаешь глину поднятыми вверх руками, чувствуешь только одно желание – уснуть, чтобы опять приняться за то же на следующий день… Я очень счастлива.

Винсент Ван Гог. Плач Богоматери (Пьета). 1889

29 января

Я ездила смотреть картину Мункачи «Христос на кресте».

Отель счастливого Мункачи – настоящее чудо. Что же касается его картины… Она написана широко, колорит прекрасный, чувствуется движение, экспрессия лиц и одежд богатая, тона чудные… Христос среди двух разбойников, вокруг много людей, черное небо, светлые фигуры, которые выделяются ярко…