– Как видите, больше дюжины, – указал ей молодой хирург.

– Да здесь их сотни, – сдавленно выговорила она, борясь с попыткой зажать нос.

– Вы меня не так поняли. Я о количестве палаток. Вы умеете менять повязки?

Если есть на свете такое понятие, как романтическая рана, то здесь ему не было места. Каждый слой марли обнажал более свежую, истекающую гноем нелепицу. Отхваченные ползада, вмятую челюсть почти без зубов и половины языка, руку с аккуратно срезанной пятерней или только с большим и указательным пальцами, проткнутый живот с вытекающей мочой. Одному человеку прорубило затылок и он мог лишь лежать без движения вниз лицом, тихо сипя. Когда Финри проходила мимо, он проводил ее взглядом, под которым она вся похолодела. Тела освежеванные, опаленные, изломанные под странными углами, внутренности вывернуты на обозрение. Раны, которые будут губить этих людей, покуда они живы. И превращать в страдальцев тех, кто этих людей любит.

Она старалась сосредоточиться на работе, уж какой бы та ни была – разматывала-наматывала повязки; шевеля губами от усердия, дрожащими пальцами возилась с узлами. Пытаясь не слышать шепотов о помощи, которую она не знала как оказать. И которую оказать не мог никто. Красные пятна проступали на новых повязках зачастую до того, как она успевала их закончить, и росли, росли, а она сдерживала слезы и тошноту, и так от одного раненого к другому. И еще к одному, у которого по локоть отрублена левая рука, левая часть лица скрыта под повязками, и…

– Финри.

Она взглянула и с холодным ужасом поняла, что это полковник Бринт. Они неотрывно смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, в жуткой тишине, в этом жутком месте.

– Я не знала…

– Вчера, – сказал он просто.

– Вы…

Она чуть не спросила, в порядке ли он, но вовремя осеклась. Ответ был до ужаса очевиден.

– Вам нужна…

– Вы что-нибудь слышали… об Ализ?

От одного лишь этого имени у Финри свело живот. Она покачала головой.

– Вы были с ней. Где вас удерживали?

– Я не знаю. На мне был колпак. Меня вытащили оттуда и отправили обратно.

И как рада она была, что там, в темноте, остается Ализ, а не она сама.

– Где она может быть сейчас, я не знаю…

Хотя догадываться на этот счет она могла. Быть может, и Бринт тоже. Может, он все это время изводил себя мучительными раздумьями.

– Она что-нибудь говорила?

– Она была… очень храбра.

Финри удалось выжать подобие улыбки. Вот для чего ты приспособлена, да? Для вранья и притворства.

– Она сказала, что любит вас.

Финри неловко положила ладонь ему на руку. Единственную, что у него осталась.

– Сказала… не беспокоиться.

– Не беспокоиться, – повторил он глухо.

Он уставился на нее залитым кровью глазом. Трудно сказать, как на него действует это пошловато-банальное увиливание от вины – утешает ли, выводит из себя, или же он просто не верит ни единому слову этой белиберды.

– Уж мне хотя бы знать.

Знание ему не поможет. Как не помогало ей.

– Я так сожалею, – прошептала она, не в силах на него смотреть. – Я пыталась… Делала все, что могла, но…

По крайней мере, это правда. Ведь так? Она еще раз, напоследок, легонько пожала вялую руку Бринта.

– Мне надо… принести еще чистых тряпиц…

– Вы вернетесь?

– Конечно, – сказала она, нетвердо поднимаясь и не зная, правду она говорит или нет, – разумеется, я вернусь.

Финри чуть не споткнулась, спеша убежать поскорей из этого кошмара, снова и снова благодаря судьбу, что та избрала для спасения именно ее. Изнуренная невольной епитимьей, она побрела вверх по холму, в сторону ставки отца. Мимо пары капралов, пьяно отплясывающих под визгливую скрипку; мимо женщин, рядком стирающих в ручье рубахи. Мимо солдат, оживленно выстроившихся за королевским золотишком. Вдали виднелся казначей, с чопорным видом раздающий благородный металл. На дальнем конце расположения, как чайки на рыбьи кишки, слетались торговцы, разномастные жулики и сводники, смекая, что наступивший мир вскоре оставит их не у дел, а на их месте расцветет, будь он неладен, честной народ. Ему только дай волю.

Невдалеке от амбара она миновала генерала Миттерика, чинно шествующего в сопровождении штабных сошек; он церемонно ей поклонился. Финри сразу почувствовала: что-то не так. Обычно на лице у него невыносимое самодовольство, бессменное, как солнце и луна, а тут… На низеньком пороге амбара появился Байяз, и ощущение стало еще более тревожным. Маг посторонился, галантно давая ей пройти, со всем самодовольством, какого не хватало Миттерику.

– Фин.

Отец стоял один посреди скупо освещенной комнаты. Дочь он встретил слегка сконфуженной улыбкой.

– Ну вот, свершилось.

Он сел в походное кресло, утомленно вздохнул и расстегнул верхнюю пуговицу на мундире. В дневное время за последние двадцать лет он это делал впервые, даже при ней.

Финри вышла обратно на воздух. Байяз отдалился от амбара не более чем на дюжину шагов и тихо разговаривал со своим кудрявым прихлебателем.

– Вы! Мне нужно с вами поговорить!

– Да неужто? А мне, знаете ли, с вами. Какое великолепное совпадение.

Первый из магов обернулся к прислужнику.

– Значит, как условились: забирай деньги и… в общем, шли за паяльщиками.

Слуга отвесил почтительный поклон и удалился.

– Ну, так чем могу…

– Вы не посмеете его сместить.

– А мы, извините, говорим о…

– Моем отце! – бросила она. – Насколько вы знаете.

– А я, знаете, его не смещал, – Байяз как будто забавлялся, – вашему отцу хватило такта и здравого смысла подать в отставку.

– Да он лучше всех справлялся с задачей! – Финри не без труда сдерживала себя, чтобы не вцепиться магу в лысую макушку. – Единственный, кто сделал хоть что-то, чтобы ограничить эту бессмысленную бойню! Этот ваш надутый болван Миттерик? Да он вчера положил попусту половину своей дивизии! Королю нужны люди, которые…

– Королю нужны люди, которые повинуются.

– У вас нет таких полномочий! – взвилась Финри. – Мой отец, между прочим, лорд-маршал с креслом в Закрытом совете, и отстранить его может только сам король!

– Ах-ах, стыд-то какой. Упразднен, низложен. Правилами того самого правительства, которое сам же и назначал.

Байяз, выпятив нижнюю губу, деловито полез в карман плаща. Оттуда он извлек свиток с тяжелой красной печатью.

– Ну тогда, наверное, и этот документ не имеет никакого веса.