извилинами. — И не пытайся исказить истину, что тебя привлекают статные, немалоизвестные мужчины! — Мой рот приоткрывается от неожиданности. — Милана, к тебе настоятельная просьба остановиться на ком-то одном! Ты у нас дама, модель востребованная, но… — с ухмылкой сказав, он приостанавливается, — …нужно придерживаться условий, прописанных высшим руководством в месте твоей профессии, — ворчит он и выдает парочку ужасных проклятий, что ему приходится разгребать подобного рода ситуации, когда других дел невпроворот.

Его суждения с вульгарным смыслом завладевают мной целиком с непреодолимой силой, давя так, что я чувствую себя скованной по рукам и ногам, — со всех сторон меня окидывают булыжниками — отчего я тотчас выхожу из страдальчески-обессиленного состояния в раздраженное, и у меня поворачивается рука высказать сущую правду:

— Максимилиан, да за кого вы меня считаете? Дама востребованная? Вы даже не знаете меня, но пытаетесь дать оценку вещам, имеющим отношение ко мне! Вы только по этой причине задерживаете меня? Можете быть полностью спокойными, ибо больше некого прикрывать, нечего охранять! Считайте, что вы не знали обо мне и Джексоне. — И вдруг злоба сильнее вскидывается во мне: — Личная жизнь на то и личная, но ваше отношение к личной жизни других настолько щепетильно… Даже не только сейчас… Именно моя личная жизнь с самого первого дня, как только я стала моделью, вас всегда чересчур интересовала. Вы будто из кожи вон лезете, чтобы задеть меня, то ограничивая мое общение с Джексоном, то, напротив, вынуждая, чтобы я была с ним в одном проекте… Вы даже ничего! Ничего не знаете о нас! Не знаете, что нас связывало и связывает с самого рождения! Вы верите всяким слухам, но не проверяете их достоверность! Вы не знаете, что связывает меня и Даниэля, но продолжаете заниматься осуждением! — Нервы настолько на пределе, что в таком самочувствии я распахиваю путь безжалостному крику подсознания и говорю, что приходит в голову, срывая на него свою горечь: — Джексон совершил ошибку, доверившись вам! Вы не знаете ничего, но смело обсуждаете наши отношения, как свои! Все их обсуждают, все высказывают недовольства на этот счет, но я устала от этого, понимаете? Я устала… Считаете меня блудницей? Так и скажите! Зачем ходить вокруг да около? Зачем демонстрировать вашу ложную одаренность врожденной деликатности? То у меня знакомства, то я не могу с кем-то общаться… Вас всегда что-то не устраивает во мне! Помимо меня есть другие модели, у которых друзья-парни за рубежом, но, видите ли, их вы не трогаете, а на меня льются постоянные упреки! — Он хлопает глазищами, приподнимая брови. — У вас было другое отношение ко мне до того, как я не защитила проект! А что сейчас? Сейчас вы взялись за старое, — я приглушенно вскрикиваю; комок почти в горле. — Если что случись, виновата Милана Фьючерс. Я устала от этого… — Слезы перехватывают горло, и я стихаю. Годами работая и обучаясь здесь, я помалкивала, прикусив язычок. Максимилиан больше десятка раз унижал меня, а я боялась сказать и дышать при нем, а где-то в центре груди все нарастало и нарастало… И излилось.

Взгляд его ошеломленных глаз повисает на мне. Кто ожидал, что меня так словесно прорвет на части? Точно глас вырвался из раненного сердца.

Каждый день, предавая душу пыткам раскаяния, я ухватываюсь за тоненькую нить, чтобы не грохнуться глубже. Беспредельная пустота! Кто бы только знал, чего мне стоит новая жизнь. Не осужденная ли я на смерть в таких условиях? Я живу с тем, кто заглянул в лицо смерти. Он вызывает во мне необоримую жалость. Я отдаю себя, чтобы помочь ему… Я не жалуюсь, нет. Но мне трудно, немыслимо трудно связать себя с видоизмененной действительностью и по сию пору существовать под покровом лжи.

— Ми-Милана… — заговаривается он размягченным голосом; его разум заходит в тупик. — Я не имел намеренной цели тронуть твою… Э-м-м… Ни в коем случае. Я и не мог мысли допустить, что ты вот так отреагируешь… — оправдывается он, чего я никогда не слышала от него. — Ведь изначальным поводом к разговору с тобой была не та причина, о которой ты подумала. Я вовсе не желал говорить то, о чем всего лишь спросил тебя. Твои товарищи-модели переживают за тебя, вот и забили тревогу. — При этом он начал порицать меня, прежде чем спросить, как у меня дела. Его волнует только то, чтобы к нему не было претензий, а на других… на других ему, как до звезды. Слишком я была наивна, когда думала, что его расположение ко мне изменилось. Он просто-напросто увидел в нас с Джексоном лиц, способных выиграть конкурс, и, чтобы не заниматься долгим поиском, поставил напротив наших имен галочки.

— Как только я приехал, они коллективно попросили меня поговорить с тобой… — Максимилиан не на шутку обеспокоен. Раскрасневшись, выкручивая руки, лежащие на столе, он видит, как я закрываю руками глаза и не успокаиваюсь. Но я уже ни во что не верю. И не верю в его искренность.

— Миланочка… Я полон неизменного сочувствия… Если ты из-за того, что я напугал тебя, что выдам вас, то… не нужно. — Не нужно? А что было до того? «Не дерзай питать и даже тени надежды, что я встану на вашу сторону». — Если для вас это так важно… — страшно взволнованно произносит он. Моя грудь вздымается от частых рыданий. — Что с тобой, Миланочка? У тебя утомленный вид. Как твое здоровье? Быть может, предоставить тебе выходные дни? Недельку? Две?

С каких это пор в его вопросах проскальзывают чувства заботы? Я выпрямляю спину, опускаю руки от лица и, сморгнув влагу, заволокшую глаза, ошарашено таращусь на него. К чему бы ему говорить это мне? Боится, что я наговорю про него?

Перед уходом, я холодно оброняю два слова, с остановкой, стоя спиной к нему:

— Предоставить. Две недели.

— Конечно-конечно, Миланочка. Сделаем, даже не переживай, поправляйся, что ты… Ты и впрямь не здорова! Ты бледная-бледная, так нельзя! Нельзя! — Он вскакивает с места и тараторит, что прямо же в эту же минуту напишет распоряжение о моей короткой отлучке, и при этом все время долдоня: — Конечно-конечно, Миланочка. И что же ты не сказала раньше? Другим скажем, что ты нуждаешься в отдыхе! И не думай даже! Отдохни, отдохни, Миланочка. — Сбитая с толку, я перевариваю появляющиеся, рассогласованные мысли. Не попрекнув меня за мой тон, так он еще и беспокойно печется обо мне? Напуган чем-то? Или такое действие на него произвел шквал моих сгрудившихся эмоций? Я смогла поставить его на месте? Чудаковато! Как бы то