Как раз в то время, когда в армии принимали решение, сам Эйнштейна с охотой занимался делом, подобного которому он не делал уже сорок лет, с того самого времени, когда начал откладывать деньги, чтобы, покинув Германию, стать гражданином Швейцарии. Он добровольно, с гордостью завершал процедуру приобретения гражданства Соединенных Штатов. Этот процесс начался за пять лет до того, когда Эйнштейн отправился на Бермуды, чтобы въехать обратно по иммиграционной визе. Он все еще оставался швейцарским гражданином и имел швейцарский паспорт, поэтому без этих хлопот можно было бы обойтись. Но он так хотел.

Экзамен на гражданство Эйнштейн сдавал 22 июня 1940 года федеральному судье в Трентоне. В ознаменовании этого события он согласился дать радиоинтервью для одного из выпусков передачи иммиграционной службы “Я американец”. Чтобы помочь Эйнштейну провести его, судья организовал ланч и позволил радиожурналистам расположиться в своем кабинете23.

Это был знаменательный день – отчасти и из-за того, что Эйнштейн показал, каким именно будет этот новый, свободно выражающий свои мысли гражданин. В радиообращении он говорил о том, что для предотвращения войн в будущем государства должны поступиться частью своего суверенитета, передав определенные функции вооруженному союзу государств. “Всемирная организация не может эффективно обеспечивать мир, если не обладает полным контролем над военной мощью своих членов”, – сказал он24.

Эйнштейн экзамен выдержал. Первого октября он, его падчерица Марго, помощница Хелен Дукас и еще восемьдесят шесть человек, новых граждан Америки, принесли присягу. Затем, выступая перед репортерам, освещавшим его натурализацию, Эйнштейн произнес несколько хвалебных слов в адрес Америки. Эта страна, сказал он, еще докажет, что демократия не просто форма правления, но “способ жизни, связанный с великими традициями, традициями, обладающими нравственной силой”. Когда у Эйнштейна спросили, откажется ли он от других своих увлечений, он радостно объявил, что, если это будет необходимо, он “готов отказаться даже от своего бережно хранимого парусника”25. Однако отказываться от швейцарского гражданства необходимости не было, и он этого не сделал.

Когда Эйнштейн впервые приехал в Принстон, его поразило, что Америка была – или по крайней мере могла быть – землей, свободной от жесткой классовой иерархии и раболепства, свойственных Европе. Но чем дальше, тем больше его впечатляла толерантность этой страны по отношению к свободомыслию, свободе слова и нонконформистским настроениям. Именно это и было основой того, что сделало его таким хорошим, хотя и склонным к полемике американцем. Сходным критерием он пользовался в науке, а теперь использовал его же в вопросе о гражданстве.

Эйнштейн покинул нацистскую Германию, объявив публично, что не будет жить в стране, где людям отказано в возможности свободно думать и свободно выражать свои мысли. “В то время я не осознавал, насколько был прав, выбрав Америку, – написал он в неопубликованной заметке вскоре после получения гражданства. – Отовсюду я слышу мужчин и женщин, без страха за последствия выражающих свое мнение о кандидатах на государственные должности и об актуальных проблемах”.

В Америке, говорил он, терпимость к мнению каждого отдельного человека существует в отсутствии “грубой силы и страха”, восторжествовавших в Европе. “Мое впечатление об американцах позволяет мне думать, что они не считали бы жизнь достойной без свободы самовыражения”26. Столь высокая оценка этой основополагающей ценности американцев помогает понять нескрываемую холодную ярость Эйнштейна и его несогласие с происходившим во время начавшейся через несколько лет эры маккартизма, когда для страны настали времена, ознаменовавшиеся преследованием тех, чьи взгляды отличались от общепринятых.

Прошло больше двух лет с тех пор, как Эйнштейн и его коллеги попытались привлечь внимание к возможности разработки атомного оружия. И только тогда в Соединенных Штатах был запущен сверхсекретный Манхэттенский проект. Знаменательно, что это произошло 6 декабря 1941 года, ровно за день до нападения Японии на Перл-Харбор, что привело к вступлению США в войну.

Поскольку многие из его коллег-физиков, такие как Вигнер, Сциллард, Оппенгеймер и Теллер, вдруг неожиданно перебрались в малоизвестные маленькие городки, Эйнштейн мог прийти к выводу, что теперь работа по созданию бомбы, о которой он говорил раньше, набирает обороты. Но его не пригласили принять участие в Манхэттенском проекте и не известили официально о его начале.

Есть много причин, по которым Эйнштейн не был востребован и не переправлен секретно в такие места, как Лос-Аламос или Оак-Ридж. Он не был ни физиком-ядерщиком, ни экспертом, работавшим в близкой области. Как уже говорилось, он считался не слишком благонадеженым. Хотя Эйнштейн и отошел от своих пацифистских воззрений, он никогда не выражал желания и не пытался принять участие в этом предприятии.

Однако эпизодическую роль тем декабрем Эйнштейну предложили. Через Франка Эйделота, преемника Флекснера на посту директора Института перспективных исследований, с ним связался Ваннивар Буш, глава Бюро научных исследований и развития, координатор работ по Манхэттенскому проекту. Он попросил помочь решить задачу о разделении изотопов, обладающих одними и теми же химическими свойствами. Эйнштейн с радостью согласился.

Основываясь на своем старом опыте, он использовал явления осмоса и диффузии и рассмотрел процесс газовой диффузии, при котором уран сначала переводят в газообразное состояние, а затем пропускают через пористый фильтр. Для обеспечения секретности никому, даже Хелен Дукас, не было разрешено печатать текст этой работы, поэтому Эйнштейн отослал ее, тщательно переписав все от руки.

“Эйнштейна очень заинтересовала ваша задача, он занимался ею несколько дней и нашел решение, которое я прилагаю, – написал Эйделот Бушу. – Эйнштейн просил вам передать, что, если вы хотите, чтобы он рассмотрел еще какие-то аспекты данной задачи или более детально изложил эту ее часть, вы должны только дать ему знать, и он сделает все, что в его силах. Я очень надеюсь, что вы каким-то образом используете его, поскольку знаю, с каким глубоким удовлетворением он делает то, что может быть полезно государству”. И в конце Эйделот добавляет: “Надеюсь, вы поймете его почерк”27.

Работа Эйнштейна произвела впечатление на коллег. Они обсудили ее с Ванниваром Бушем и сказали: чтобы Эйнштейн был еще полезнее, ему надо предоставить больше информации о том, как разделение изотопов соотносится с другими частями проблемы создания бомбы.

Буш отказался это сделать. Он знал, что с получением допуска к секретным работам у Эйнштейна будут сложности. “Я не думаю, что могу настолько доверять ему, чтобы сообщить, какое место занимает проблема разделения изотопов в общей картине обороны, – написал Буш Эйделоту. – Я очень хотел бы иметь возможность открыть перед ним все карты и доверять ему полностью, но это совершенно невозможно из-за позиции, занятой здесь, в Вашингтоне, людьми, изучившими всю его историю”28.

Позднее, во время войны, Эйнштейна привлекали к решению менее секретных вопросов. В Институт приехал лейтенант военноморского флота и предложил ему принять участие в расчете мощности боеприпасов. Эйнштейн встретил предложение с воодушевлением. Как заметил Эйделот, он чувствовал себя покинутым после кратковременной суеты, связанной с работой по разделению изотопов урана. Среди проблем, к обсуждению которых был привлечен Эйнштейн, – за консультации ему полагалось 25 долларов в день – был вопрос о способе размещения морских мин в портах Японии. Другу Эйнштейна физику Георгию Гамову пришлось пораскинуть мозгами, разговаривая с ним на эти темы. “Я служу во флоте, но от меня не требуют сделать прическу как у моряка”, – шутил Эйнштейн с коллегами, которым, вероятно, было трудно представить себе его постриженным по морским правилам29.